Ну, это я при жизни был весёлый...
Название: Сводные братья
Фандом: The Prince Of Tennis
Автор: Noa Streight
Бета: НЕ БЕЧЕНО
Размер: 17 966 слов
Пейринг/Персонажи: Атобэ Кейго, Акутсу Джин, Эчизен Рёма, Ошитари Юуши, Сэнгоку Киёсуми
Категория: слэш
Жанр: юмор, приключения, повседневность
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: постаканон, пертурбации в семье Атобэ, рыбалка, розы, пьянство и разврат
Предупреждение: обсценная лексика
Примечание 1: Понадобилось поименовать как-то отца Кейго, не нашла данных и окрестила его «Рю». Если информация из канона когда-нибудь меня найдёт – исправлю.
Примечание 2: обозначенное в профайле хобби Атобэ – нахлыстовая рыбалка – в угоду сюжету появляется как раз после фика, так сказать, по результатам. Не раньше)))
Размещение: запрещено без разрешения автора
вторая часть
третья часть
– Сынок, всякий раз, когда я слышу твои грязные,
блатные, такие невыносимые выражения, мне становится ясно,
что всё твоё дорогое европейское образование полетело
к едрёной матери в жопу!
Е. Петросян
После ужина мама усадила Джина на диван, обложила напитками покрепче и подушками помягче, прежде чем озвучить новость:
– Милый, я выхожу замуж.
– Когда? – он пододвинул к себе большой стакан и несколько бутылок. Требовалось намешать серьёзное нечто, способное помочь эту новость проглотить и переварить.
– В следующую пятницу. Детка, что ты делаешь? Ты же сам говорил, что такой коктейль – смесь божьих слёз и дьявольской мочи!
– За кого? – Акутсу тоже жалел свой пищевод, но психику жалел ещё больше. А потому он, наконец, взболтал и опрокинул в себя содержимое стакана.
– За Атобэ.
Джин пошёл некрасивыми красными пятнами и нелепо вытаращил глаза, а из его ушей, казалось, сейчас пар повалит.
– Ма… мама! Но он же мой ровесник! – удалось просипеть лишь через несколько долгих минут. Юки охнула в изумлении, а потом отвесила сыну лёгкий подзатыльник.
– Господи, ну, разумеется, не за Кейго, а за его отца – Рю. А вы с Кейго, таким образом, станете братьями.
– Зззззз… з-ззабористая штука. Ща хлопну по второй, – Акутсу старательно проглотил фразу «Ну, заебись вообще!». Мама не терпела, когда он выражался.
– А почему я об этом узнаю только сейчас?
– Очевидно, я не хотела, чтобы ты и в этот раз всё испортил.
– Да ладно, когда это я…
– Например, тогда, когда мой коллега на другой день после романтического ужина угодил в больницу с переломами. Или когда машину перспективного бизнесмена, оказывавшего мне знаки внимания, угнали прямо с парковки кафе, а потом вернули переднее кресло, исписанное угрозами. Нет, конечно, бывали и светлые моменты. Однажды дошло до знакомства с семьёй… Но ты явился в ресторан пьяный, полез обниматься и сблевал ему на костюм. А потом заявил, что очень рад знакомству с его дочуркой и непременно её трахнешь при случае. Пятнадцатилетняя девочка в слезах выбежала из ресторана в ночь!
– Маа-а-ам, да не тронул бы я её! Я же не по девочкам.
– Но её отец-то об этом не знал… К слову, надеюсь, и семья Атобэ узнает об этом как можно позже. На этот раз, Джин, я тебя серьёзно предупреждаю: всё должно пройти без сучка без задоринки. В твоих интересах быть паинькой или хотя бы первое время выглядеть таковым.
– А если нет? Что ты сделаешь?
– Прокляну.
Помолчали. Акутсу намешал и выпил ещё одну порцию убойного высокоградусного пойла, и снова пошёл красными пятнами, но на этот раз обошлось без вытаращенных глаз.
Основное потрясение он уже пережил.
Наверное, такое бывает не только в сказках. Но эта Золушка встретила своего принца слишком поздно. У неё практически взрослый сын и вот по нему-то хорошо видно, насколько она разочарована в людях и особенно в мужчинах. И насколько им не доверяет. Но Юки, мать-одиночка, привыкшая на обед ловко стрелять от бедра пролетающих мимо синиц, хорошо понимает, что журавль в небе по большому счёту тоже синица. Только жирная.
Возможно, она и не будет счастлива в этом браке, потому что уже давно забыла каково это – быть счастливой. Но, по крайней мере, не будет несчастной. А сын сможет получить дорогое высшее образование и больше не надо будет думать: откуда взять деньги на оплату больничных счетов, если он по своему обыкновению встрянет в очередную передрягу.
– Это наш шанс на нормальную, а точнее даже роскошную жизнь. И я бы в него вцепилась руками и ногами даже если бы Рю оказался последней сволочью. Но, видимо, даже в моей жизни должно было когда-нибудь произойти что-то хорошее: Рю очень мне нравится, очень! Он замечательный человек. Понимаешь?
Юки спрятала лицо в ладонях и горько расплакалась. И мать и сын прекрасно осознавали, насколько легко он может всё изгадить. В принципе, можно обойтись даже без насилия и порчи имущества – Акутсу достаточно, как любят говорить психологи, просто быть самим собой. Редкий мужчина способен принять то, что его красавица идёт сразу в комплекте с чудовищем. Половозрелым, крайне агрессивным и совершенно чужим чудовищем.
Джин вздохнул. Он-то может попытаться побыть паинькой, но шила в мешке не утаишь. Даже если новая родня не наведёт справки сейчас, что сомнительно, Атобэ Кейго вполне может помнить Акутсу по средней школе и бравому спортивному прошлому. Впрочем, тогда за Кейго и самим достаточно грешков водилось. И не факт, что он изменился в лучшую сторону.
– Мама, не плачь. Я всё сделаю. Не буду создавать никаких проблем. А вот на счёт Кейго не уверен.
– Ну, что ты! – Юки кое-как вытерла лицо, – Кейго прекрасный молодой человек, очень образованный и галантный, не думаю…
– Погоди-погоди! Вы уже познакомились? То есть он обо всём этом узнал раньше, чем я?!
– Ненамного. И, кажется, воспринял не очень хорошо. Но, по крайней мере, не стал надираться с горя в моём присутствии. Джин, поставь стакан обратно. Поставь, я сказала!
– Хм. Ему эта затея поперёк горла, но ты утверждаешь, что с ним не будет проблем? – Акутсу с сожалением простился с идеей надраться в хлам. Впрочем, уже выпитое коварно ворочалось в организме, тревожа ощущениями.
– Я надеюсь. Ничего другого не остаётся.
– Ладно. В принципе, если даже он попытается косо смотреть в твою сторону, я его нейтрализую. Вы разбирайтесь со своими проблемами, а мы разберёмся со своими, в пацанской весовой категории.
– Договорились, – Юки снова всхлипнула, но на этот раз, Джину показалось, он видит слёзы облегчения. – Давай спать. А завтра я составлю список дел, который ужаснёт нас обоих. Но мы справимся.
– Всегда справлялись. Спокойной ночи, мам.
– Спокойной ночи.
Акутсу убрёл в свою комнату и, не раздеваясь, рухнул на кровать. Опьянение навалилось на него стрёмным ощущением кружения, при котором ни уснуть, ни сблевать. Оставалось только ждать. И думать.
В школьные годы он не слишком интересовался Атобэ, как и многими другими теннисистами, но того в принципе сложно было не заметить. Акутсу знал, что он происходит из семьи не просто обеспеченной, а опасно богатой. И ему и во сне не могло привидеться, однажды войти в эту семью.
«А у наших потенциальных родичей, наверное, сейчас все их породистые волосы дыбом стоят: Атобэ Рю женится на официантке из какой-то богом забытой забегаловки! Золушка рыдает в уголке от зависти!»
***
В своё время, мучительный разрыв отношений отца и матери настолько затянулся, что Кейго испытал облегчение, когда в этой истории была поставлена жирная точка.
Отец полностью погрузился в работу, наращивая мощности корпорации и приумножая капитал. А за наследника ещё более плотно взялась целая армия репетиторов. Вздохнуть было некогда.
Переезд в Японию ударил по психике, хотя нельзя сказать, что Кейго чувствовал себя полностью на месте в Европе.
Со временем, он привык быть гражданином мира и стал спокойно воспринимать многочасовой перелёт, совершаемый для того, чтобы увидеть мать. Отец же частенько пропадал в командировках, оставляя сына на бабушку с дедом и многочисленную прислугу.
Кейго полагал, что так будет всегда и оказался морально не готов к появлению мачехи на горизонте.
Он выразил своё честное мнение на счёт папиного второго брака, без предупреждения умотав на Бали. Просто напросто сбежал, едва пережив «очную ставку»: ужин в роскошном ресторане, вежливые улыбки, изысканные комплименты, разговоры про погоду и никаких вольностей, а то papa живьём захоронит.
Кейго даже не поинтересовался личностью папиной избранницы. Уж очень хотелось сделать вид, что ему эти внезапные пертурбации в семье в страшном сне привиделись.
Он просидел на Бали с месяц, любуясь бирюзовыми волнами, попивая Пина коладу и источая царственное неодобрение. Приобрёл идеально ровный золотистый загар, аллергию на орхидеи и стойкую усталость от настырных ухажёров обоих полов.
Даже заскучал по своему японскому фанклубу – по крайней мере, там было принято поклоняться ему издалека, а не пытаться склонить к пьяному соитию сразу после «привет!» и двух коктейлей. Ох, уж эти развязные и беззаботные острова!
Отец периодически звонил и справлялся о здоровье сына или поручал это секретарю. Получал в ответ малоинформативные вежливые ремарки и стойкое ощущение, что Кейго копит обиду и рано или поздно кому-то придётся за это заплатить.
Но вскоре до Атобэ дошло, что всю жизнь на Бали не просидишь: во-первых, учёба, во-вторых, однообразные роскошные пляжи и пальмы – уже в печёнке. В третьих… Нет, это на самом деле первый пункт: однажды секретарь обмолвился, что сводный брат Кейго – энергичный, слегка неотёсанный, но перспективный молодой человек и он уже внесён в завещание.
Атобэ связался со своими друзьями и в первую очередь с Ошитари, наконец-то созрев навести справки. И выяснил: каким именно сводным братом обзавёлся. Вот из всех вариантов… Атобэ был согласен даже на Эчизенов или какого-нибудь Китэ – тот хоть выглядит прилично – но нет, не бывает в жизни всё так просто!
По первому же слову, секретарь прислал фотографии.
«Зачем я в детстве просил купить мне тигра или хотя бы леопарда? Вот зачем?! Допросился! Papa купил. Или, скорее, подобрал где-то на дороге. ТОЛЬКО ОН МНЕ УЖЕ СОВЕРШЕННО НЕ НУЖЕН!!! – паниковал Кейго, одно за другим просматривая изображения хмурого, желтоглазого, диковатого парня с высветленными волосами. – Теперь, видимо, буду просить, чтобы его усыпили».
А секретарь тем временем снова завёл волынку, состоящую из похвал пополам с вежливыми опасениями. Наука о том, как быть настоящим джентльменом давалась Акутсу нелегко. Глядя на него, репетиторы частенько, прямо скажем, выли от тоски и безысходности.
– Всё-таки парень немного эксцентричный, – вздохнул секретарь, но сразу оптимистично добавил, – Зато очень старательный. На лету всё схватывает. А в некоторых вещах его уже и учить не надо. Начал тренироваться вместе с нашими бойцами, те в восторге. Говорят, что в охранном бизнесе в перспективе ему цены не будет.
Мгновенно вспылив, Атобэ заорал в трубку, что «немного эксцентричный» – даже близко не характеризует то, с чем им предстоит иметь дело. Причём, всю жизнь. Если Атобэ Рю, конечно, внезапно не прозреет и не подаст на развод.
«А ведь я могу ему это прозрение обеспечить. Ненавязчиво» – подумал Кейго и засобирался домой. Самоустранится от проблемы теперь казалось не лучшим выходом. Ведь пока он отдыхал, в родном доме хозяйничала какая-то чужая тётка, не особо даже красивая и её – вот где засада – на всю голову больной ублюдок-сын.
***
Вернувшись в родные пенаты, Кейго был немало обескуражен увиденным. Теперь папин брак вызывал в нём сложные смешанные чувства.
Мачеха, получив должный уход, превратилась в настоящую красавицу, тихо светилась от счастья и мотыльком порхала вокруг мужа. Атобэ Рю, казалось, скинул сразу годков десять, потеплел душой и даже перекроил рабочее расписание так, чтобы больше времени проводить с семьёй. Кейго считал, что подобная идиллия долго не продлится. Но вмешаться, после увиденного, и начать всё портить – не мог. И не хотел. Просто рука не поднималась. Разве ж его отец не заслужил права на счастье? Пусть бы и с этой… официанткой. В конце концов, она по-настоящему добрая и чуткая. Не понятно лишь как у неё такой сын получился – сволочной и агрессивный.
Первоначальный план пришлось отбросить.
Сводный брат Кейго – Акутсу Джин – делал всё возможное, чтобы вообще не отсвечивать на безоблачном горизонте счастливых супругов. Учился, тренировался, безропотно отсиживал семейные ужины, помогал матери и никогда ни в чём не перечил Рю. А тот, в свою очередь, не комментировал мельком увиденную косуху в бурых пятнах и старательно «не замечал» ночных отлучек и сбитых в кровь костяшек пальцев потенциального наследника. А получая отчёты от репетиторов и «жалобы» от прислуги – попеременно смеялся и… очень сильно смеялся!
А с Кейго Джин поцапался в первые же пять минут разговора. Они друг другу сразу не понравились. У них не было ровным счётом ничего общего! Кроме одного: не желая обременять родителей, они условились на людях звать друг друга по имени и обходится крайне вежливо.
Но это на людях. Свести счёты и с глазу на глаз можно.
Ошитари, кстати, возобновил знакомство с лучшим и чуть ли не единственным другом Акутсу – Сэнгоку. Вменяемый парень оказался. Вот разве что немного эксцентричный. И бесконечно любвеобильный по части прекрасных дам.
И Ошитари и Сэнгоку досталась роль секундантов при дуэлянтах – на этой почве они и спелись, подолгу жалуясь друг другу на жизнь, а так же пополняя коллекцию историй попыток взаимодействия бесноватых сводных братьев.
Вот и сейчас Ошитари готовился обогатиться новыми впечатлениями, ведь его друга обуяла жажда деятельности.
– Что бы такого придумать… такого… – Атобэ сделал в воздухе неопределённый жест, словно надеясь рукой подтолкнуть полёт своих мыслей в нужном направлении.
– Может, созвать приём, ну, коктейльную вечеринку для молодёжи, скажем. И там выставить его идиотом перед всеми гостями? Это несложно, – Ошитари не то, чтобы предлагал всерьёз, просто высказывал все приходящие в голову идеи: вдруг Атобэ какая-нибудь из них вдохновит. Тот поморщился в ответ:
– Действительно не сложно. Он, конечно, делает успехи, но всё равно ощущается разница, между тем, кого за месяц вынудили запопугаить мудрёный этикет и теми, у кого он с самого детства родная плоть и кровь.
– А он уже успешно запопугаил? Смешное слово.
– С переменным успехом: вилки как путал, так и продолжает путать. По-моему, ему не интересно. Однажды заявил репетитору, что может пилочкой для ногтей человека разделать, мол, зачем эти искусственные сложности с вилкой для устриц, ножом для перепелиных яиц…
– И что?
– Ну, известно что. Пришлось искать нового репетитора: предыдущий жалуется на заикание и кошмары. Юуши, мы отошли от темы.
– Даа-а… Хмм-м… Вы же сделали ему счёт в банке?
– Разумеется.
– Давай в шутку ненадолго перекроем ему доступ. Попытается расплатиться картой и сядет в лужу.
– Идея по-своему хороша, но он не пользуется этим счётом. Вообще.
– Почему?!!
– Мы первое время ожидали каких-то грандиозных трат. Полагали, он пустится во все тяжкие. Как говорится, можно забрать мальчика из трущоб, но нельзя забрать трущобы из мальчика...
– Ты пытаешься сказать, что он не воспринял эти деньги, как свои? И как же он рассчитывается?.. Один из наследников семьи Атобэ расплачивается… как… мелочью из кармана?!
Ошитари согнуло пополам от хохота. Кейго обескуражено молчал.
– Погоди-погоди, а деньги у него откуда?
– Подрабатывает. Совмещённая с бензозаправкой автомастерская, рок-шоп, тату-салон – притон для неформалов, в общем.
Ошитари взвыл от смеха и надолго выпал из дискуссии.
– Papa сказал, что это нормально, пусть пока трудится, жизненный опыт получает, опять же. Даже в шутку предложил и мне пойти туда на стажировку. Дескать, экономика и право, это одно, а жизнь социальных низов я только в сводках новостей и видел.
– Ну, так пусть в сводках новостей эти низы и остаются, не велика печаль. Хмм-м… Возможно, нам стоит мыслить от противного: если уж придумать достойную гадость не получается – сделай для него что-нибудь хорошее. Но в таком масштабе, чтобы ему поплохело!
– О! Гениально, Юуши, – Атобэ быстро прикинул в уме, – Я мало что о нём знаю, поэтому начнём с сакраментального: цветы, конфеты, музыкальные вечера…
Сочиняя на ходу, наследник корпорации наметил пока ещё грубый силуэт возникших планов. Ошитари посмеивался, а в некоторые моменты даже аплодировал.
– Ох, уже живот болит смеяться. Помру я из-за вас, – простонал он, наконец, проникнувшись некоторым сочувствием к сводному брату Кейго. И к самому Кейго тоже, если честно. У братьев намечалась весьма весёлая и богатая событиями жизнь. Кто знает, к чему эта вражда их приведёт?
***
Музыка наполняет жизнь звуками, которые дарят позитив и вселяют надежду, способствуют выздоровлению, внутреннему росту и развитию. Человек облагораживается, когда слушает классическую музыку. Слой чего-то наносного спадает и человек погружается в мир неизменный, прекрасный, проявляется его настоящая природа. Человек становится лучше, добрее, гармоничнее. Учёные утверждают, что именно классическая музыка наиболее эффективно помогает побороть стресс, депрессию и снять нервное напряжение. А всё благодаря тому, что в звуках классической симфонии человеческий мозг и подсознание улавливают знакомые звуки капель дождя, шума прибоя и щебета птиц.
НО НЕ В ПЯТЬ ЖЕ, СУКА, УТРА!!!
Акутсу показалось, что едва он успел доползти до кровати и залечь, внутренне смирившись с неизбежной тяжестью похмелья, как его разбудили «благородные» звуки фортепиано со скрипкой. Особняк не жаловался на плохую звукоизоляцию, но и на плохую акустику не жаловался тоже. А играли, судя по всему, прямо за стенкой.
Акутсу обречённо забурился поглубже в подушки и попытался снова заснуть. Но если фортепиано ещё можно было пережить, то звуки скрипки вгрызались в мозг через уши с настойчивостью дрели.
«Ща я смычок кому-то в жопу засуну. И проверну четыре раза» – решил Акутсу, рывком поднявшись. И тут же застыл в нелепой позе, пережидая приступ головокружения.
Из уроков этикета в похмельные пять утра он не смог припомнить ничего подходящего случаю. Но здравый смысл подсказал, что колотить ногой в стену с этой стороны довольно бессмысленно – местные не поймут намёка. Брать на разборку угвазданную бурым бейсбольную биту, валяющуюся у двери, наверное, то же не стоило. Мама не одобряла дефиле по дому с обрезками труб, арматуры, обрывками цепей и прочим импровизированным оружием уличной шпаны. Уже открыв дверь, Акутсу кое-что с натугой припомнил и на минутку вернулся в комнату, чтобы одеть халат. Видите ли, выйти в коридор в трусах здесь тоже считалось моветоном. Слегка пошатываясь и на ходу завязывая пояс, Акутсу добрался до соседнего помещения с намерением убивать.
Атобэ и Ошитари, полностью погружённые в исполнение «Весенней сонаты» Бетховена, не сразу заметили «гостя». Но когда, наконец, обратили на него внимание – Акутсу по глазам увидел – ради него всё и затевалось. Ради побудки в пять утра.
Кстати, для столь раннего времени парни выглядели отвратительно свежими и бодрыми. От чего убить их захотелось ещё сильнее. Но нельзя же.
– Доброе утро, дорогой брат. Как на счёт кофе? Я уже распорядился подать сюда, в малую бежевую музыкальную гостиную.
– А теперь распорядись перенести его отсюда в подвал. Заодно с инструментами и вами, косорукими. В жизни не слышал, чтобы кто-то столько раз лажанул на сонате номер пять.
Приятели смутились: в своём исполнении они сделали упор на громкость, а не на филигранность. Но кто мог вообразить, что Акутсу уловит разницу.
«Или мы всё-таки не зря платим целой армии репетиторов, которые пытаются превратить эту обезьяну в человека… Или я чего-то о нём не знаю»
– В подвал, к сожалению, никак нельзя. Это же уникальный инструмент, он не вынесет сырости и вообще малейшей небрежности, – Атобэ любовно погладил фортепиано. – Но ты прав. Какой слух, а! «Весенняя соната» нам не слишком удаётся. Сейчас сыграем «Крейцерову сонату». Этим я надеюсь скрасить первое впечатление.
Акутсу явственно перекосило.
Ошитари прижался к скрипке так, словно собрался откусить кусок корпуса. С каждым мгновением наблюдения за сводными братьями, становилось всё труднее не рассмеяться. Сдерживала лишь мысль о том, что за насмешку Акутсу и впрямь может попытаться забить эту скрипку ему в горло.
– Ато… бля… Кейго, если в тебе есть хоть капля самосохранения, то свой концерт вы либо продолжите на другом конце дома, либо закончите совсем. Пойдите что-ли собачку помучайте… то есть выгуляйте, – предложил Акутсу, сконцентрировав здесь и сейчас весь свой запас миролюбия на ближайшие десять лет.
– Ну, что ты! Бит ещё сладко спит, зачем же ему мешать? – Атобэ аж руками всплеснул, негодуя на такое предложение.
«Ну, охуеть вообще! Псину ему будить жалко, а меня – ни разу. Хорошо же…» – Джин развернулся и вышел. Оставаясь в коридоре, со всей дури хлопнул дверью своей комнаты, словно бы зашёл внутрь и заодно злость сорвал. Рассветный концерт Бетховена немедленно возобновился.
Мысленно проклиная на все лады своё благоприобретённое семейство, Акутсу перебрался в левое крыло особняка и завалился в первую попавшуюся гостевую спальню. Встреченная в коридоре горничная, пожелала ему доброго утра и вдруг неуместно хихикнула, глядя чуть выше пояса халата. Акутсу не понял и на всякий случай сделал морду «кирпичом», а оказавшись в спальне тоже посмотрел. Выяснилось, что халат он одел прямо поверх майки «Slipknot» и косухи. Не самый оригинальный поступок с похмелья, но понятно, почему Атобэ с Ошитари чуть сдерживаемым смехом не разорвало.
«Ну и подавитесь!» – никем более не тревожимый, Акутсу отсыпался до самого вечера – впрок. На эту ночь у него были богатые планы.
После сна он ещё успел изобразить пай-мальчика перед родителями. Мать, конечно, не поверила, и преисполнилась самых чёрных подозрений. Даже хотела остаться дома, чтобы лично проследить за порядком. Но после некоторых уговоров, позволила любимому мужу увезти себя в оперу.
Акутсу позаниматься с двумя учителями и, сославшись на нездоровье, извинился перед остальными, чьи уроки проигнорировал днём.
С инстинктом самосохранения у Атобэ и правда дела обстояли неважно – впору парня пожалеть – с папенькой в оперу он не поехал и, оставшись дома, вскоре отправился спать. Видимо, побудка в четыре утра только ради того, чтобы поиграть на нервах сводного брата, ему тоже нелегко далась.
Акутсу сразу взял в оборот прислугу и разнорабочих. К десяти часам вечера самая мощная акустическая установка в доме уже стояла в соседствующем со спальней Кейго зале.
«Раз уж мы теперь с Бетховеном встаём, то засыпать будем под «Сепультуру». Если получится, конечно» – Акутсу запустил диск и одел наушники. Те глушили часть звука, но бит резонировал прямо с кишками, словно Акутсу был на концерте, да к тому же устроился у самых усилителей. А ведь большинство колонок он развернул в стену.
Деррик Грин как раз допел «Kairos», когда дверь распахнулась и в зал влетел встрёпанный со сна Атобэ Кейго. И тут же шарахнулся обратно в коридор, зажимая уши руками.
Акутсу махнул пультом, ощутимо убрав звук, и только потом рискнул снять наушники:
– Добрый вечер, дорогой брат. Не правда ли, подходящее время для того, чтобы немного взбодриться и разделаться ещё с несколькими делами, которые не стоит откладывать на завтра. Малая когда-то бирюзовая, но завтра я распоряжусь, чтобы перекрасили в чёрный, музыкальная гостиная и эта чудная акустическая система словно созданы друг для друга. Замечательный чистый звук! Аж душа дрожит.
Атобэ открыл рот. И закрыл. Мысль не шла. Только что разбуженная душа действительно дрожала, а ещё хотелось проверить: не кровоточат ли уши.
– Не думай, что оставишь последнее слово за собой.
– О, и мечтать не смею. Но очень постараюсь. Очень.
***
– Они точно в теннис играли? Хотел бы я посмотреть на этот матч, а то по характеру разрушений и не догадаешься… – в полголоса заметил Ошитари. Бардак на корте был заметен издалека: судейская вышка опрокинута, скамейка тоже, вещи валяются россыпью вокруг неё, оба столбика для крепления сетки основательно покосились, да и сама сетка справа лишь на нижнем крюке висит, потому что верхний напрочь отсутствует.
– Кажется, у Джина много стресса накопилось, – Сэнгоку с тревогой вглядывался в лицо друга, который как раз встретился с противником у сетки.
– У Атобэ, видимо, тоже, – Ошитари сперва на Акутсу грешил, но потом заметил, что столбики погнуты в сторону от Кейго, а значит его рук дело. Да ещё обломки ракетки на его половине корта валяются, небрежно откинутые за линию разметки.
Отсюда ещё не удавалось разобрать слова, но судя по недоброму лицу и резкой жестикуляции – Атобэ или выговаривал Акутсу за брутальный пейзанский теннис или оскорблял, а то и совмещал одно с другим.
– Кажется, твой приятель дар речи потерял и не знает, что ответить на наезд Его величества.
– Это плохо. Когда он молчит, это хуже некуда. Джин, неее-ееет!!! – Сэнгоку бросился вперёд, прекрасно осознавая, что безнадёжно опаздывает.
Акутсу дослушал до конца, а когда Атобэ выдохся и замолчал – сгрёб его левой рукой за ворот, а правой мощно и от всей души ударил в челюсть. И еле успел отпустить, чтобы посмотреть, как Атобэ летит красиво – его опрокинуло в лучших традициях боевиков. Акутсу со смутным беспокойством ощупал кулак, несколько раз сжал и разжал пальцы, ведь слышал, как от удара что-то отчётливо и страшно хрустнуло.
– Ну, вот, опять! Чтоб тебя разорвало, драчливая скотина!!! – одного взгляда хватило Сэнгоку, чтобы убедиться – других ударов не последует. И тогда он склонился к Атобэ, более не обращая на Акутсу внимания.
«Кажись, перестарался... Да ебись оно всё в жопу ломом!» – Джин развернулся и ушёл, на ходу зализывая окровавленные костяшки пальцев.
У Ошитари глаза сделались едва ли не шире оправы очков: Атобэ натужно кашлял, сплёвывая на корт кровь и… зубы. С растрёпанной до последнего предела причёской, перекошенным от боли и залитым слезами и кровью лицом – таким Ошитари своего друга ещё никогда не видел. И впору молиться, чтобы больше не довелось.
– Вызови водителя, едем к врачу! – распорядился Сэнгоку, увесистым тычком в плечо выводя Ошитари из ступора.
Остаток дня запомнился смутно. И последующие две недели тоже вспоминать не хотелось: смех сквозь слёзы, да и только. Не считая двух зубов, которых Кейго лишился на месте, третий пришлось удалить в клинике. Зубное протезирование высочайшего класса, конечно, спасло положение, но отёк и всё сопутствующее…
Две недели Атобэ Кейго забавно шепелявил, а потому прятался в своей комнате и отказывался с кем-либо контактировать. В это время все окружающие единогласно решили, что Ошитари – как его лучший друг – крайний. А потому завалили его цветами, подарками и открытками с соболезнованиями. Всё для Кейго, разумеется.
Атобэ пришёл в бешенство, когда узнал, что история о трагическом расставании с зубами каким-то образом сделалась общественным достоянием.
И Ошитари примерно с тонной гостинцев от всех и вся был, наконец, допущен до руки. Но, оказалось, лишь для того, чтобы у Кейго появился обречённый слушатель. И безропотный зритель.
Нервические перемещения из угла в угол и патетика жестов, исполненное скорбью красивое лицо. Проникнуться драмой до глубины души мешала только эта шепелявость дурацкая.
– Офитафи… мммм… неф, луфе Юуфи... Слуфаефь меня?! Эфо вофмуфифельно!!! Я долфен отомстифь!
– Зачем?
– Фффто?!
– Зачем тебе этим заниматься? Полагаю, твоему отцу стало очевидно, что парень неадекватен. Его отошлют в дальнюю резиденцию, в глушь. И это если ему повезёт. Откровенно говоря, я бы его сразу в тюрьме закрыл.
– Неф! Меня эфо не устфаиваеф! Сам асфе-усь!
«Сам что? Асфе-усь? … Господи… может быть «разберусь»? Хана тебе, Акутсу, нарвался – в твою жизнь приходит грозный асфе-усь. Ну, всё лучше, чем в мою: «Юуфи». Как хорошо, что Гакуто не слышит – пищи для насмешек хватило бы ему на десятилетие. И это только с одного инцидента. Что ж дальше-то будет? Эх, знаю я, как Кейго «сам разбирается». Наверняка придётся участвовать во всём, начиная от планирования и заканчивая разгребанием последствий» – Ошитари продолжал наблюдать за перемещениями Атобэ по комнате и ждал, когда кипучая энергия возмущения, будет, наконец, направлена в конструктивное русло. Точнее, в деструктивное.
***
С середины дня Атобэ снедало плохое предчувствие. И связано оно было, как и всё в последнее время, с Акутсу.
Хотелось поскорее приехать домой и выяснить, какую каверзу отмочил сводный брат на этот раз. Он располагал гораздо большим количеством свободного времени и употреблял его в своё удовольствие.
Никогда ещё Атобэ не тяготила необходимость присутствовать на тренировке, потом на собрании студенческого совета, потом в клубе… На остаток вечера тоже были какие-то планы, но их Кейго отменил без зазрения совести. Он седалищным нервом чувствовал, что дома произошла катастрофа. О которой почему-то до сих пор не знают домочадцы. Горничные и мажордом в один голос твердили, что всё в порядке и беспокоиться не о чем.
– Им, может, и не о чем, а вот мне-е-е… – бормотал Атобэ, выскочив из лимузина ещё в воротах и бросившись проверять оранжерею, – Хм. На удивление, всё в норме. Похоже, он сюда и не приходил.
Атобэ методично осмотрел конюшню, любимый корт, бассейн, свою комнату, кабинет, ванную, библиотеку и малую музыкальную гостиную. Насколько было бы проще, если б можно было поручить охране неусыпный надзор за непрошенным родственником. Но о подобном приказе непременно доложат отцу – Кейго не обманывался на этот счёт. Поэтому приходилось всё делать самому.
«А Акутсу, похоже, и мысли в голову не закралось привлечь к нашей холодной войне персонал особняка. Не привык полагаться на других. Зарр-р-раза!» – Атобэ потратил два часа на самозабвенные поиски ловушки или какого-нибудь вандализма и ничего не обнаружил. Самого брата, правда, тоже не нашёл. Пока не сдался и спросил у мажордома, талантливо изобразив совершенно праздный интерес:
– Где Джин, аа-а?
– В гараже. Ваш брат изволит собственноручно перебирать мотоцикл.
– АААААААААА!!! КАК ЖЕ Я СРАЗУ НЕ ДОГАДАЛСЯ?! – Атобэ прошиб холодный пот. Даже будучи очень ленивым подонком в гараже особняка за короткое время можно было таких дел наделать – мама не горюй. Картины одна страшнее другой, многомиллионный ущерб, взрывающиеся бензобаки – занимали мысли Кейго, пока он нёсся в подземный гараж.
«Так, следов взрыва не видно, палёным не пахнет, механики не паникуют – значит, до самого страшного дело ещё не дошло» – Атобэ бегло осматривал автомобили.
– Глазам не верю: никаких проблем…
Акутсу обнаружился в дальнем углу гаража. Мотоцикл успел пережить некоторый редизайн – хозяин его перекрасил, из-за чего в углу ощутимо воняло спреями с автомобильной краской и растворителями. Атобэ некоторое время молча понаблюдал за тем, как Джин увлечённо прикручивает одну неидентифицируемую фиговину к другой фиговине, а потом всё вместе цепляет куда-то в недра мотоцикла.
– Здравствуй.
– Ой, бля! – Акутсу дёрнулся и выронил разводной ключ, – В смысле, добрый вечер, чтоб тебя!
Атобэ показалось, что помимо неизменного раздражения, в глазах брата мелькнуло чувство вины. Но сразу же после приветствия, тот подобрал инструмент и поспешил отгородиться от собеседника мотоциклом. Кейго ничего толком не рассмотрел.
«Может, расспросить его? Как-то выведать…» – толковых идей не было, не начинать же разговор с фразы: «Какую пакость мой дорогой брат изволил соорудить на этот раз, а главное – где? Я уже подустал и обыскался. А какой смысл? Ведь чтобы попасть в ловушку, её надо сначала найти!»
Атобэ глубоко задумался и даже не сразу услышал тоненькое поскуливание из-под дальнего стеллажа с инструментами.
– А? Эээ?! Бит! Это ты?!! – Кейго опустился на колени, наплевав на чистоту дорогих брюк, и постарался заглянуть под стеллаж. Поскуливание сделалось громче и отчаяние, но собака не показывалась.
– Би-и-и-ит! Вылезай, иди ко мне. Иди, мой хороший! – голос отвратительно дрожал от волнения, но Атобэ было не до поддержания имиджа. Сейчас он выяснит, что Акутсу сделал с собакой, а потом… подберёт монтировку и перебьёт подонку руки и ноги.
За лимузины и эксклюзивные спорткары так не переживал, как за смешную коротколапую собачонку, с которой обожал играть Кабаджи, да и он сам.
– Я не хотел. Случайно вышло. Чёрт, да ваша щётка обувная никогда ко мне раньше не подходила! – вдруг рявкнул Джин, ощутимо расстроенный.
Бит, наконец, вылез из-под стеллажа и прянул к Кейго, ища поддержки и защиты.
– О боже!
Пёс был совершенно лыс и имел пятнистый окрас «космический металлик» в тон мотоциклу, разве что ощутимо бледнее.
– ДЖИН, ТЫ В КОНЕЦ ЕБАНУЛСЯ?!! НАХЕРА ТЫ ПОБРИЛ СОБАКУ?!! – благодаря акустике гаража, Кейго прозвучал как Зевс Громовержец, вот только формулировка упрёка была далека от божественной.
«Зачем же вмешивать в наши разборки ни в чём не повинное зверьё?!!»
– А что делать? Бит сунулся аккурат под струю, когда я надкрылок задувал. Спрей ядрёный и сохнет мгновенно. Я пробовал оттереть, но ведь растворителем нельзя, а ваши элитные собачачьи шампуни этот хренов «космос» не взяли… Шерсть всё равно в хлам, ну, я и того… сбрил её к хуям. Отрастёт новая, курчавей прежней.
Кейго прижал к себе дрожащего питомца. Помимо нецензурных, слов попросту не находилось. Акутсу, вроде и не врал, но принять произошедшее, как трагическую случайность – не получалось.
– Мы ещё вернёмся к этому разговору, я тебе обещаю, – мрачно посулил Атобэ. Вызвал шофёра и прямо из гаража отправился с собакой к ветеринару.
***
Акутсу очнулся и некоторое время не мог понять, где находится. Самым реалистичным выглядело предположение «В Аду со злобными клоунами». Перед глазами плясали многочисленные воздушные шары расцветки «привет, эпилепсия». Компанию им составляли горы коробок, перемежавшихся букетами цветов.
«Что за херня?» – попытался сказать Акутсу, но получился только жалкий сип и облачко пара в пластиковую маску, закрывавшую нижнюю половину лица.
Заслоняя коробки, в поле зрения возник Дан, хорошенький, как картинка. Как топ-модель.
«А он и есть топ-модель…» – подумал гонщик и, наконец, поздоровался с реальностью, в которой заезд Формулы-1 на трассе Сильверстоун закончился катастрофой.
– Я тебе цветочки принёс, – Дан продемонстрировал огромный букет, основу которого составляли розы «Gloria Dei» в тандеме с розочками «Eroica». Юноша пристроил букет в вазу, дополнив пестрящую красками композицию и дальней стены.
– Да, и это всё только за один день. Твой менеджер позже зайдёт и разберётся, куда девать цветы и подарки.
Акутсу затруднялся даже мизинцем шевельнуть и попытался просигналить Дану бровями. Брови тоже не очень-то шевелились, встречая сопротивление забинтованного лба. Обратив внимание на выражение вселенской обиды и вселенского же раздражения в глазах, Дан добродушно усмехнулся и пояснил для тех, кто «в танке». Точнее, кого «из танка» еле-еле вынули:
– Твой визави отделался гораздо легче. А вот то, что ты выжил – чудо господне, сродни библейским. Когда выпишешься, не забудь построить церковь. А так же мечеть и синагогу. Машина превратилась в груду металлолома, конструкторам, типа, даже хоронить нечего. А у тебя всего лишь пять рёбер сломано, шейка бедра, обе руки в нескольких местах каждая, и закрытая черепно-мозговая травма.
«Понятно, почему не пошевелится. Я, наверное, в гипсовый брусок залит, как есть, целиком…»
– Два ребра пробили лёгкое и существовал высокий шанс, что тебя даже до больницы не довезут. Репортёры в эту идею вцепились, как голодные гиены в жопу зебры. Сперва тебя оплакали с международным размахом. А потом воскресили. Ты практически как Иисус – высокие технологии масс-медиа и никакого распятия.
Как передать одними глазами, чтобы Дан завязывал с приколами на религиозную тематику? И без него тошно.
К счастью, время посещения истекло. В палату проскользнул медбрат немного гейского вида и предупредил, что Дану пора бежать – начался обход.
Вскоре палату наводнили светила от медицины и целая армия медсестёр, которые совершенно Акутсу измучили. Как сделать человеку хорошо? Сделать сначала плохо, а потом вернуть, как было. Вот и Акутсу почувствовал себя почти счастливым, когда осмотр и процедуры, наконец, закончились. Он жалел лишь об одном: уходя медсестрички не прихватили из палаты букет чёртовых роз. Пахли цветы удушающе густо и насыщенно. Невыносимо! И вскоре предел мечтаний гонщика на данный момент составило простенькое желание выкинуть букет в окно.
«И как Дан умудрился такое выбрать? В бессмысленном садизме, вроде, не замечен…» – на периферии зрения неожиданно появилось что-то зелёное. Оно шевелилось, подрагивало и недвусмысленно подбиралось всё ближе и ближе. Так, внезапно на гонщика напали розы-мутанты из того самого букета, с отростками-щупальцами наперевес. Щупальца вкрадчиво щекотали листочками, пребольно царапались в ответ на любое сопротивление и стремились полностью оплести жертву. Что-то такое Акутсу раньше в хентае видел. И совершенно не горел желанием поучаствовать:
«Вот срань зелёная! Живым не дамся!!!»
До чёртиков напуганный перспективой, он, хоть ранее и мизинцем шевельнуть не мог, нашёл в себе силы отбиваться уцелевшей ногой, а потом научился гвоздить адскую ботанику гипсом.
Перелом шейки бедра волшебным образом исцелился или Акутсу просто забыл о нём и остаток ночи бегал по всей больнице, сражаясь с розами-мутантами, не щадя ни листочка.
Писк будильника ворвался в очередной виток эпической битвы за морг: розы-мутанты планировали пустить трупы на удобрения себе любимым, а Акутсу их идея чем-то не понравилась.
Несостоявшийся «гонщик с мировым именем» вздрогнул всем телом и резко сел на постели. Перевитые жгутами простыни стреножили ноги и ощутимо надавили на мошонку.
– Вот, бля, приснится же такое, – прокаркал хриплым со сна голосом Джин, выпутываясь из разворошённого постельного белья, и вдруг побелел, как полотно. В его спальне резко и пронзительно пахло любимыми мамиными розами «Eroica». Аромат, насыщенный до такой степени, вызывал головную боль и подкатывающую к горлу тошноту.
«Я ведь проснулся уже?! Проснулся?!!» – Акутсу панически огляделся, готовясь войти в режим берсерка в тот же миг, как в поле зрения покажется хоть одно декорированное кожистыми листочками зелёное щупальце с похабными намерениями.
Но, разумеется, в спальне ничего не шевелилось, по кровати не ползло и к человеку не подбиралось. Хотя роз вокруг было видимо-невидимо. На полметра в высоту, практически вровень с кроватью, от стенки до стенки – всю комнату затопило розовое море.
Акутсу дотянулся до тумбочки, взял сигарету и закурил. Толку с этого было чуть – скорее, наоборот. Теперь казалось, что и любимое курево разит «Эроикой». Акутсу свесился с кровати и осторожно разгрёб цветы, пока не дошкрябался до левого тапочка. Учитывая, что второй обычно валялся в паре метров от постели – нечего было и мечтать найти его. Но Джин и не стремился. Он лишь хотел убедиться, что утопить его в паре сотен килограмм роз – единственная идея Кейго, не совмещённая с битым стеклом на ковре, скорпионами, змеями, навостренными мышеловками или изящными ванночками с кислотой.
«Смотри-ка, только розы, розы, и ничего, кроме роз. Это даже по-своему мило, если не вспоминать о приснившейся хуйне» – ковылять к гардеробной показалось делом бессмысленным и долгим, к тому же в отсутствие мышеловок он так до конца и не поверил, а потому Акутсу пробороздил розовое море до ближайшего окна, распахнул его и вышел. Да, в чём мать родила, вышел. Да, в окно. Подумаешь, третий этаж – рядом дерево удобное, под ним кусты мягкие. Никаких проблем.
«Зачем быть богатым, как Крез, если не позволять себе немножечко эксцентрики?» – вальяжным шагом, как ни в чём ни бывало здороваясь с встреченной прислугой, Джин догулял до гаража и забрал свои мотоциклетные шмотки. Правда, без белья, которого тут и быть не могло.
«Вот у Кейго и одолжу. Пока буду скандалить» – вернувшись в дом, парень отловил мажордома, обрисовал ситуацию и свою глобальную идею, велел связаться с флористами и к обеду всё устроить. В смысле перераспределить розы по дому адекватным образом, но так, чтобы большая часть пришлась на апартаменты матери и Кейго. Уж эти двое цветам только обрадуются, даже в непомерных количествах.
***
– Я его ненавижу!!! Представляешь, ввалился ко мне, будто в собственную спальню, в одном полотенце! – Атобэ надолго «завис» у комода, сомнамбулически выдвигая и с грохотом задвигая ящички.
– И показал нечто шокирующее?
– Ошитари, ты о чём? Я же говорю, в одном полотенце! Где бы он, по-твоему, это шокирующее нечто спрятал?
Парни напряжённо уставились друг на друга. Ошитари в который раз почувствовал себя очень испорченным человеком и задался вопросом: Кейго его и правда не понимает или искусно делает вид.
«Как говорится: пренебречь, вальсируем. Сейчас что-нибудь прояснится» – подумал Юуши, поправил очки и продолжил расспрашивать.
– Так для чего вломился-то?
– Нырнул в мой комод, достал трусы и ушёл.
– Грязные? Ууууу! Фетишист поганый!
– Ты что, Ошитари! Откуда у меня в комоде грязные трусы?!
– А чистые ему, фетишисту, зачем?
– Да не фетишист он! Себе забрал, сказав, что я всё равно даже не знал о наличии этих боксеров. А ему, типа, надо. Пока на третий этаж не подгонят экскаватор, чтобы раскопать его гардеробную.
– Ну, допустим… – Ошитари отчаялся понять, отчего Кейго так дёргается, не из-за одной же тряпки, в самом деле. – Представим… подарил ты ему эти трусы. В пользу бедных, так сказать. Проявил великодушие, совершил благое дело. И чем ты недоволен?
– Так ведь он, кажется, отправился на свидание! В моих трусах!
Ошитари прикрыл лицо ладонью и всерьёз задумался о возможности прикинуться мёртвым. Хотя Кейго его и из гроба достанет, чтоб не психовать в одиночестве. Со зрителями-то интереснее.
***
Дверь открылась после трёх продолжительных трелей звонка и одного душевного пинка. На Эчизене была только ничуть не скрывавшая наготу рубашка. В небрежно накинутой на плечи тряпке, серой со стальным отливом и на три размера больше, чем нужно, Акутсу не без удивления опознал свою. Опознал, причём, не сразу, а когда смог оторвать взгляд от сосков Эчизена, вокруг которых ещё не сошли следы агрессивных укусов.
– А если бы это оказался не я, а кто-нибудь другой? Типа, почтальона? – возмутился Акутсу, входя и с силой захлопывая дверь.
– Я бы извинился и надел халат, – пожал плечами Эчизен.
В тот период, который у пар шутливо называется цветочно-конфетным – Джин и Рёма трахались, как ополоумевшие кролики. Стоило им остаться наедине, как любая одежда торопливо срывалась. Эчизену вскоре надоело покупать новые рубашки и пришивать оторванные пуговицы к пострадавшим и он завёл моду в присутствии Акутсу ходить обнажённым. Их обоих это более чем устраивало. Секса, опять же, стало больше.
А домработница Эчизена при уборке до сих пор находила маленькие пуговички и даже заклёпки от денима в разных труднодоступных местах квартиры. Но грешила на Карупина.
– Знаете, вам стоит отучить кота играть с пуговичками, – однажды сказала она Рёме, от чего тот подавился утренним кофе и зловеще пообещал, что непременно отучит.
Несколько разодранных футболок и рубашек спустя Акутсу тоже пришёл к выводу, что полностью раздеваться имеет смысл ещё в прихожей.
Хорошо, что почтальоны не часто их беспокоили.
– Есть хочешь?
– Не-а. Хочу в душ.
– Сходи. Но побыстрее! Итак уже подумываю начать без тебя, – Эчизен демонстративно обнял себя рукавами рубашки и ушёл в спальню. Но там его поймал телефонный звонок.
Акутсу выдохнул сквозь сжатые зубы, поправил напрягшийся член и скрылся в ванной комнате. Впрочем, душ ему ничего не дал: аромат роз, обеспечивший такое яркое пробуждение, казался несмываемым. Но вроде удалось его немного приглушить.
«У меня, наверное, обоняние сломалось. Не мог же я не смыть ебанутую розовую вонь!» – наугад перенюхав пару-тройку каких-то флаконов, Акутсу чуть-чуть успокоился. Наспех вытерся и отправился в спальню, но любовника там не оказалось. Этот худощавый паршивец в безразмерной рубашке обнаружился в гостиной. Всё ещё с телефоном, он торопливо что-то записывал, слегка облокотившись на стол. Вполне в духе Эчизена – сперва пригрозить начать в одиночестве, хотя Джин не отказался бы на это посмотреть, а потом отвлечься на что-нибудь, вроде обсуждения турнирной сетки. В списке приоритетов Эчизена секс и теннис делили первую позицию. Секс и теннис. Иногда теннис даже превалировал. Но грех жаловаться – лишь с такими приоритетами и приобреталось тело, глядя на которое Акутсу немедленно захлёбывался слюной. И с ужасом осознавал, что если бы у них не сложилось на добровольной основе – не избежать Эчизену изнасилования. Акутсу бы сорвало.
Точно сорвало.
Он вообще не привык подавлять свои порывы.
Услышав за спиной тяжёлое сопение, Эчизен ухмыльнулся и чуть больше налёг на стол, выставляя зад.
Получив такое приглашение, Джин немного растерялся, «завис» в любовании, ведь хотелось всего и сразу. В отличие от бледнопоганочной кожи Акутсу – тело Эчизена было словно бы всё обласкано солнцем. И следом за солнцем его хотелось облизать. Всего. Но не факт, что любимый оценит такие «гастрономические» порывы. Поэтому Акутсу ограничился шеей, плечами и руками, не торопясь сводить поцелуи ниже.
«Ещё бы знать: с кем он так застрял на телефоне… А вот сейчас и выясню. По скорости сворачивания разговора» – Джин погладил бедро с уже пожелтевшим синяком изрядного размера – Эчизен обо что-то долбанулся в тренажерке. Потом опустился на колени и поцеловал другой синяк, более свежий, оставленный зубами.
Эчизен принял душ немногим ранее, но сквозь ментоловый аромат геля уже начал вновь пробиваться его собственный запах. Акутсу вжался лицом ему между ног, облизал мошонку и протянул языком до отверстия. Раздвинул ягодицы и запустил язык внутрь. Рёма сдавленно охнул и, не поверив своим ощущениям, обернулся посмотреть. Впрочем, судя по шокированной моське – глазам он тоже не очень-то поверил. Но телефон отключил насовсем.
Акутсу довольно вздохнул и продолжил трахать любовника языком, то и дело помогая себе пальцами. Рубашка соскользнула на пол, обнажая спину и Акутсу ненадолго отвлёкся – так и тянуло перецеловать все позвонки.
Рёма распластался на столешнице, чувствуя слабость в коленях. После небольшой передышки, уделив внимание спине, Акутсу снова принялся дразнить его языком и играть с отверстием пальцами.
Запредельный кайф Эчизену омрачало только собственное бездействие. В этой позе оставалось лишь стонать и подчиняться. Джин, наконец, уделил внимание и члену. Торопливо облизал и чуть не довёл до оргазма, несколько раз глубоко забрав член в глотку.
– Дразнишься, зараза? – простонал Рёма, которому отчаянно хотелось разрядки, но ещё больше хотелось продлить ощущения.
Акутсу выпрямился, накрывая его тело своим, нашёл ладонью член, провёл по длине от корня к головке, приноравливаясь. И потянулся за поцелуем.
Желанная ласка, желанные прикосновения, желанный…
– Джии-и-ин, – стон-шепот сорвался с губ в коротком перерыве между жадными поцелуями, терзающими губы. Шея начала ныть – не самая удачная позиция для поцелуев, но Эчизену тоже хотелось всего и сразу, а протесты собственного организма можно будет выслушать и потом. В конце концов, спортсмен он или кто.
Акутсу сцеловал своё имя с губ, раскрасневшихся от ласк. Можно было кончить лишь от того, как Рёма льнул к нему, окутывал запахом своего тела, одурманивал стонами и призывным шёпотом. Акутсу стал двигать рукой жестче, предчувствуя скорую разрядку.
Но в самый последний миг пережал член у основания, не позволяя кончить.
– Вот же, блядь! Ненавижу! – Эчизен задохнулся от возмущения и разочарования. Стол опасно шатался и поскрипывал – имело смысл перебраться в постель или хотя бы на диван, но Джин ещё не наигрался. Раскатал по члену презерватив и протолкнулся во влажную от слюны дырку. Эчизен отозвался протяжным стоном и перестал вслушиваться в скрипы стола – поломается, так и хрен с ним.
Акутсу начал томительно медленно, но вскоре сорвался на излюбленный темп.
– У тебя презерватив ещё не задымился? Чувствую, задница у меня уже горит.
– И что?
– И то! Добавь жару и дай мне кончить! – Эчизен накрыл своей ладонью его пальцы, надрачивающие член. Еще несколько резких движений в том же бешеном ритме и он застонал изливаясь. Акутсу вскоре последовал за ним. Навалился, тяжело дыша, притиснул к столешнице и зарылся лицом куда-то под лопатку.
Хотелось немедленно рухнуть. Но только не на пол.
– А вот теперь в кровать, – объявил Акутсу, отдышавшись. С деланной небрежностью подхватил Эчизена, словно пакет из супермаркета, и перенёс в спальню.
Упав на постель, Рёма обнял любовника, запустил пальцы во влажную после душа шевелюру и застонал от удовольствия, подставляясь бесчисленным поцелуям.
Стоны переросли в рычание – голодное и нетерпеливое, в точности отвечающее тому, что Акутсу и сам ощутил, когда Эчизен приник к нему, жарко выдохнув в губы.
– Какой ты горячий сегодня...
– И это полностью твоя вина!
– Нет, твоя! Чем ты занимался до моего прихода – дрочил, завернувшись в мою рубашку?
– Собирался. Не успел.
– Чёрт, люблю тебя. Обожаю! Но рубашку заберу.
– Жмот. И зачем я с тобой связался? Надо ж было влюбится в такое… – Эчизен выдохнул с восторгом, чувствуя, как заполошно колотиться сердце, как от одного взгляда Акутсу становится жарче, и кожа горит от его поцелуев. Рёма стиснул его в объятиях, вцепился, как в последнюю соломинку, уткнулся носом в шею, близко-близко ощущая его сердцебиение. Поддавшись порыву прихватил кожу зубами, укусил, но тут же покаянно зализал. Поцеловал ещё и ещё. Распаляя и раздразнивая.
Акутсу несколько мгновений позволил себе блаженно и бездеятельно побалдеть, запрокинув голову, чтобы открыть шею поцелуям. Потом прихватил Эчизена под ягодицы и подтянул повыше, тут же накрыв губами сосок. Такая нежная кожа, что немного боязно поранить, но в то же время очень хочется подразнить зубами... Акутсу легонько прикусил сосок и потянул, внимательно прислушиваясь к партнёру, и тот сладко застонал, поддаваясь навстречу дразнящему рту. Предлагая съесть всего себя. Если Джину захочется.
***
Не без труда отыскав бельё, оказавшееся под столом в гостиной, Акутсу вышел на балкон покурить. Намёрзся там за несколько минут с видом на ночной город, а после словил настоящий кайф, вернувшись в тёплую постель. Но Эчизен уставился на него так, словно впервые увидел. Напряжённо и недобро.
– Ммм?
– Почему у тебя трусы с гербом Атобэ?
– Потому что трусов с моим личным гербом пока не существует. Но работа в этом направлении уже ведётся, не переживай, – ответил Акутсу раньше, чем сообразил, что сморозил.
«Блядь-блядь-блядь!!! Я труп!» – помимо Сэнгоку, он ещё никому не рассказал о крутом повороте в своей жизни. А теперь, по прошествии времени, намеренное замалчивание само по себе тянуло на смертный грех, карающийся месяцем мытья посуды и сексуальным воздержанием. Или чего похуже – воздержания Рёма и сам не перенесёт.
– НЕ ПЕРЕЖИВАТЬ?! – Эчизен одним энергичным пинком отправил Джина с кровати на пол, а следом бросил злополучные боксеры, метя в лицо.
– Ты явился на свидание в чужих трусах и… и… знаешь, я тебя покалечу! – пообещал Эчизен, взяв лицо любовника в ладони. Подушечками пальцев огладил скулы, опасно близко подбираясь к глазам.
Акутсу напрягся, ощущая неподдельную угрозу. До него не сразу, но дошло, как это выглядело. Но когда дошло – стало ещё неуютнее:
«Круче получилось бы лишь, если Атобэ, например, ответил бы на звонок с моего телефона посреди ночи. А он может – в рамках игрищ «достань брата до печёнки». Правда, я в обратку такое устрою – его невеста нахер утопится! Кстати, надо, на всякий случай, разузнать: кого предстоит третировать».
Эчизен не шутил, собираясь Акутсу покалечить. И это пугало, но и странным образом возбуждало одновременно. Джин не понимал, как реагировать: защищать себя или постараться успеть реализовать рвущуюся изнутри страсть. Тело начало немного потряхивать из-за противоречивых импульсов.
– Выдавлю нахер твои моргала, чтоб больше ни на кого и взглянуть не мог. Последним, что увидишь и запомнишь – будет мой образ.
– Осатаневший от ревности?
– Можно подумать, ревность меня не красит.
– Сексуальней уже некуда. А ты будешь меня безглазого любить?
– Ну, разумеется. Морду полотенчиком накрою и буду.
– Тогда ладно.
– Что «ладно», придурок?! Не давай мне повода!
Акутсу навалился сверху и вжал Эчизена в постель. Тот еле успел переместить ладони с лица на шею, чтобы действительно ненароком не травмировать любовника. Бешенные жёлтые глазища Джина очень ему нравились. И поэтому не нравилась сама мысль о том, что они могут достаться кому-то другому. Собрав всю волю в кулак, Эчизен спихнул Акутсу с себя и потребовал развёрнутых объяснений. От возбуждения аж в голове мутилось, но и от злости тоже.
– Не знаю, как рассказать, вся жизнь кувырком…
Помолчали.
Акутсу подумал.
Акутсу подумал ещё раз.
Акутсу мысленно обозвал себя дебилом и подумал заново.
Потом обречённо вздохнул и во всём честно признался. Рассказ затянулся надолго: внезапный мамин брак, родословная пугающей длины, на всю голову эксцентричный сводный брат, лимузины, лошадки, поместье, светские рауты, сервировка из двенадцати вилок на душу населения, Бетховен в пять утра…
Эчизен сперва не поверил, потом таскал Акутсу за волосы, потом пытался душить. В конце концов, долго смеялся.
– Значит, теперь ты тоже можешь себе позволить все эти атобэвские штучки?
– Какие?
– Ну, знаешь: белые лимузины, частные вертолёты, дождь из розовых лепестков…
– Не надо про розы! Грр-р-р!!! Ненавижу их! – пришлось рассказывать и про свежий инцидент в спальне. Эчизен досмеялся до икоты.
Акутсу ему не мешал, вольготно устроившись рядом, гладил любовника по животу и продолжал смешить, выдавая всё новые подробности их с Атобэ вынужденного совместного проживания и своих попыток привыкнуть ко всем этим мажордомам, канделябрам, репетиторам, малым музыкальным гостиным и прочему.
«Нет, одними глазами дело не обойдётся» – решил Эчизен, подёргал изголовье кровати и с сожалением констатировал:
– Придётся койку заменить.
– Мы, вроде, не так уж сильно её раздолбали? Пока, – удивился Акутсу.
– Да, но теперь я хочу титановую раму. И набор цепей. Чтоб в случае чего тебя можно было к ней приковать и решить таким образом все проблемы.
– Расширяем границы внутренней ебландии с помощью садо-мазо? – Джин выглядел скорее заинтересованным, чем встревоженным, и Эчизен успокоился окончательно.
– Почему бы и нет, давно собирался попробовать. Рёга, опять же, три комплекта странной сбруи подарил – лежит без дела.
– Схрена ли старший брат делает тебе такие подарки?! – взвился Акутсу. Настала его очередь полыхать от ревности и самых мрачных подозрений.
– Шутит. Чувство юмора у него такое. Ущербное. Братья странные бывают… тебе ли не знать.
Эчизен даже не попытался скрыть лукавую ухмылку и Акутсу сообразил, что тот его просто дразнит. Но кому от этого легче?
– Знаешь, ущербное чувство юмора – это дарить что-то из магазина приколов, а не из интим-товаров.
– Вот и я так думаю. Но за него ни один психиатр не возьмётся, как за безнадёжный случай.
– А пробовали?
– Представь себе, да. Токугава, как только интернатуру закончил.
– И что?
– Рёге так понравилось, что он теперь ему на каждый праздник тоже какие-нибудь секс-игрушки посылает. И комплекты белья. Женского.
– Токугава всегда казался мне заносчивым высокомерным ублюдком. Но в связи с повышенным вниманием твоего брата мне его даже жаль, – Акутсу наклонился и поцеловал Эчизена в живот, – Имей в виду, с Рёгой я при случае побеседую. С пристрастием.
– А и чёрт бы с ним! Давай доламывать эту койку, а потом ты разузнаешь, где заказать траходром с титановой основой. Пусть тебе его Атобэ на День Рождения подарит.
– Что-то не хочется рисковать, а то получим кровать в форме сердца, с балдахином, зеркалом и диско-шарами, да ещё всю в блядских розах.
– Даа-а-а… Пожалуй, не стоит. И хватит меня смешить! Кстати, когда ты меня официально представишь своему братцу? Помнится, в средней школе он был от меня в полном восторге, особенно когда слил матч и по условию налысо побрился.
Акутсу сперва запаниковал и собрался под любым предлогом откреститься от очной ставки, а потом подумал что экскурс по гей-барам столицы для Атобэ – то, что доктор прописал. Он там будет нарасхват!
– В саа-аа-амое ближайшее время представлю.
***
Сэнгоку в не слишком трезвом и досуха вытраханном состоянии еле до своей двери дополз. Хорошо, что не пришлось выуживать из кармана непослушные ключи и прилаживать их к замку – в квартире уже кто-то был.
– О! Джин. А пиво есть?
– Навалом.
Судя по помятому виду, Акутсу тоже явился догулять и отмереть до вечера. Сэнгоку поскидывал вещи и растянулся на ковре. Хороший ковёр – густой, пушистый – незаменимая в хозяйстве вещь. Ведь ниже ковра падать уже некуда. А значит можно, пропустить ещё пару пива и не задумываться о том: как форсировать кровать.
В какой-то момент Сэнгоку обратил внимание на руки Акутсу, занятые открыванием бутылки. Сбитые в кровь костяшки выглядели отвратительно, да и пальцы уже начали распухать. Видимо, ранее случилась та ещё драка.
– Носил бы ты всё-таки мой подарок.
Акутсу живо припомнил тот знаменательный день рождения, когда Сэнгоку подарил ему агрессивного вида кастет с игривой гравировкой «Lucky». А именинник имел неосторожность коробочку распаковать при матери.
– Ох, сколько крику было…
Посмеиваясь, парни чокнулись пивными бутылками.
– Сколько крика ещё будет, когда твоя мама увидит эти разбитые лапы.
– Представь себе, Кейго иногда выряжается дома во фрак и, конечно, перчатки. Перчатки – это хорошо. Очень. Совершенно не видно, что с руками, – с дьявольской сумасшедшинкой в глазах, Акутсу затушил окурок средним пальцем. В воздухе растёкся лёгкий тошнотворный флёр палёной плоти.
– Оо-о-о, бля, не делай так больше, а то я проглоченное пиво верну, – Сэнгоку оставил бутылку и поплёлся искать аптечку и лёд. – Вот же поцевейло ты ебанутое…
Зная друга, первая помощь, она же дезинфекция, выглядела примерно так: плеснуть на руки водкой и забыть о них, рано или поздно и так заживут.
– Поцевейло? По-моему, тебе уже хватит пить.
– Не дрейфь, лапы забинтовать я и на автопилоте могу – тяжёлое детство, большой теннис… то есть, бокс… конечно, бокс…
Сэнгоку действительно очень грамотно обработал ранки, наложил повязки, правда, увлёкся и замотал руки аж до локтей. Да ещё и соорудил ледяные компрессы.
– Кстати, тебя можно поздравить, мой дорогой друххх-х?
– С чем?
– Как с чем?! С возвращением в стан ценителей прекрасного женского пола!
– С чего ты взял?!
– Ну, здрасьте! От тебя за километр несёт женскими духами. Ты ведь не хочешь сказать, что сам ими облился?!
– Какими ещё духами! Слушай, не могло же тебя в говно развезти с пары бутылок?! Прикалываешься…
– Не прикалываюсь. Нормальные такие духи, розой пахнут. Она старше тебя, да? Да?!
Акутсу обнюхал собственное плечо, но после побудки по уши в розах, обоняние до сих пор восстановилось не полностью. Даже после душа, рандеву с Эчизеном и последующего кутежа в трущёбах. Ему казалось, что розами пахнет всё, просто потому, что рецепторы перегружены этим запахом.
А выяснилось, что не казалось.
– Ойё-ёё-ё… Не, бабы нет. Это всё Кейго…
– Вы с ним… того?!!
– Нее-е. Даже не думай об этом! Он пошутил просто. По-атобэвски – вбросил в мою спальню, наверное, два грузовика хреновых роз.
– Ого!
– Ага. А я-то потом явился на сходку, благоухая, как последняя шалава и ещё думал, с чего это парни на меня так косятся. Один долбодятел, прикинь, намекал-намекал, а потом вдруг ухватил меня за жопу. МЕНЯ! Ну, я его хренак по зубам. А он на чей-то мотик откинулся. Опрокинул. А тот следующий. И всё завертелось…
Сэнгоку подавился пивом и оставил бутылку от греха. И не прогадал, потому что к середине рассказа уже корчился от хохота.
– Я бы посмеялся с тобой, но как представлю, сколько ещё мне теперь предстоит от всяких гандонов отбиваться, пока они не оставят эту идею… Эх. Кейго, наверное, и не предполагал, как круто сможет мне подгадить этими цветочками.
– Чёрт, вы меня убиваете, – простонал Сэнгоку и снова захохотал, – Как. Думаешь. Мстить?
– Не знаю. Может, если не реагировать, он отстанет?
– Чрезвычайно мудрая мысль. Жаль, что не твоя. И раньше надо было думать.
Фандом: The Prince Of Tennis
Автор: Noa Streight
Бета: НЕ БЕЧЕНО
Размер: 17 966 слов
Пейринг/Персонажи: Атобэ Кейго, Акутсу Джин, Эчизен Рёма, Ошитари Юуши, Сэнгоку Киёсуми
Категория: слэш
Жанр: юмор, приключения, повседневность
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: постаканон, пертурбации в семье Атобэ, рыбалка, розы, пьянство и разврат
Предупреждение: обсценная лексика
Примечание 1: Понадобилось поименовать как-то отца Кейго, не нашла данных и окрестила его «Рю». Если информация из канона когда-нибудь меня найдёт – исправлю.
Примечание 2: обозначенное в профайле хобби Атобэ – нахлыстовая рыбалка – в угоду сюжету появляется как раз после фика, так сказать, по результатам. Не раньше)))
Размещение: запрещено без разрешения автора
вторая часть
третья часть
– Сынок, всякий раз, когда я слышу твои грязные,
блатные, такие невыносимые выражения, мне становится ясно,
что всё твоё дорогое европейское образование полетело
к едрёной матери в жопу!
Е. Петросян
После ужина мама усадила Джина на диван, обложила напитками покрепче и подушками помягче, прежде чем озвучить новость:
– Милый, я выхожу замуж.
– Когда? – он пододвинул к себе большой стакан и несколько бутылок. Требовалось намешать серьёзное нечто, способное помочь эту новость проглотить и переварить.
– В следующую пятницу. Детка, что ты делаешь? Ты же сам говорил, что такой коктейль – смесь божьих слёз и дьявольской мочи!
– За кого? – Акутсу тоже жалел свой пищевод, но психику жалел ещё больше. А потому он, наконец, взболтал и опрокинул в себя содержимое стакана.
– За Атобэ.
Джин пошёл некрасивыми красными пятнами и нелепо вытаращил глаза, а из его ушей, казалось, сейчас пар повалит.
– Ма… мама! Но он же мой ровесник! – удалось просипеть лишь через несколько долгих минут. Юки охнула в изумлении, а потом отвесила сыну лёгкий подзатыльник.
– Господи, ну, разумеется, не за Кейго, а за его отца – Рю. А вы с Кейго, таким образом, станете братьями.
– Зззззз… з-ззабористая штука. Ща хлопну по второй, – Акутсу старательно проглотил фразу «Ну, заебись вообще!». Мама не терпела, когда он выражался.
– А почему я об этом узнаю только сейчас?
– Очевидно, я не хотела, чтобы ты и в этот раз всё испортил.
– Да ладно, когда это я…
– Например, тогда, когда мой коллега на другой день после романтического ужина угодил в больницу с переломами. Или когда машину перспективного бизнесмена, оказывавшего мне знаки внимания, угнали прямо с парковки кафе, а потом вернули переднее кресло, исписанное угрозами. Нет, конечно, бывали и светлые моменты. Однажды дошло до знакомства с семьёй… Но ты явился в ресторан пьяный, полез обниматься и сблевал ему на костюм. А потом заявил, что очень рад знакомству с его дочуркой и непременно её трахнешь при случае. Пятнадцатилетняя девочка в слезах выбежала из ресторана в ночь!
– Маа-а-ам, да не тронул бы я её! Я же не по девочкам.
– Но её отец-то об этом не знал… К слову, надеюсь, и семья Атобэ узнает об этом как можно позже. На этот раз, Джин, я тебя серьёзно предупреждаю: всё должно пройти без сучка без задоринки. В твоих интересах быть паинькой или хотя бы первое время выглядеть таковым.
– А если нет? Что ты сделаешь?
– Прокляну.
Помолчали. Акутсу намешал и выпил ещё одну порцию убойного высокоградусного пойла, и снова пошёл красными пятнами, но на этот раз обошлось без вытаращенных глаз.
Основное потрясение он уже пережил.
Наверное, такое бывает не только в сказках. Но эта Золушка встретила своего принца слишком поздно. У неё практически взрослый сын и вот по нему-то хорошо видно, насколько она разочарована в людях и особенно в мужчинах. И насколько им не доверяет. Но Юки, мать-одиночка, привыкшая на обед ловко стрелять от бедра пролетающих мимо синиц, хорошо понимает, что журавль в небе по большому счёту тоже синица. Только жирная.
Возможно, она и не будет счастлива в этом браке, потому что уже давно забыла каково это – быть счастливой. Но, по крайней мере, не будет несчастной. А сын сможет получить дорогое высшее образование и больше не надо будет думать: откуда взять деньги на оплату больничных счетов, если он по своему обыкновению встрянет в очередную передрягу.
– Это наш шанс на нормальную, а точнее даже роскошную жизнь. И я бы в него вцепилась руками и ногами даже если бы Рю оказался последней сволочью. Но, видимо, даже в моей жизни должно было когда-нибудь произойти что-то хорошее: Рю очень мне нравится, очень! Он замечательный человек. Понимаешь?
Юки спрятала лицо в ладонях и горько расплакалась. И мать и сын прекрасно осознавали, насколько легко он может всё изгадить. В принципе, можно обойтись даже без насилия и порчи имущества – Акутсу достаточно, как любят говорить психологи, просто быть самим собой. Редкий мужчина способен принять то, что его красавица идёт сразу в комплекте с чудовищем. Половозрелым, крайне агрессивным и совершенно чужим чудовищем.
Джин вздохнул. Он-то может попытаться побыть паинькой, но шила в мешке не утаишь. Даже если новая родня не наведёт справки сейчас, что сомнительно, Атобэ Кейго вполне может помнить Акутсу по средней школе и бравому спортивному прошлому. Впрочем, тогда за Кейго и самим достаточно грешков водилось. И не факт, что он изменился в лучшую сторону.
– Мама, не плачь. Я всё сделаю. Не буду создавать никаких проблем. А вот на счёт Кейго не уверен.
– Ну, что ты! – Юки кое-как вытерла лицо, – Кейго прекрасный молодой человек, очень образованный и галантный, не думаю…
– Погоди-погоди! Вы уже познакомились? То есть он обо всём этом узнал раньше, чем я?!
– Ненамного. И, кажется, воспринял не очень хорошо. Но, по крайней мере, не стал надираться с горя в моём присутствии. Джин, поставь стакан обратно. Поставь, я сказала!
– Хм. Ему эта затея поперёк горла, но ты утверждаешь, что с ним не будет проблем? – Акутсу с сожалением простился с идеей надраться в хлам. Впрочем, уже выпитое коварно ворочалось в организме, тревожа ощущениями.
– Я надеюсь. Ничего другого не остаётся.
– Ладно. В принципе, если даже он попытается косо смотреть в твою сторону, я его нейтрализую. Вы разбирайтесь со своими проблемами, а мы разберёмся со своими, в пацанской весовой категории.
– Договорились, – Юки снова всхлипнула, но на этот раз, Джину показалось, он видит слёзы облегчения. – Давай спать. А завтра я составлю список дел, который ужаснёт нас обоих. Но мы справимся.
– Всегда справлялись. Спокойной ночи, мам.
– Спокойной ночи.
Акутсу убрёл в свою комнату и, не раздеваясь, рухнул на кровать. Опьянение навалилось на него стрёмным ощущением кружения, при котором ни уснуть, ни сблевать. Оставалось только ждать. И думать.
В школьные годы он не слишком интересовался Атобэ, как и многими другими теннисистами, но того в принципе сложно было не заметить. Акутсу знал, что он происходит из семьи не просто обеспеченной, а опасно богатой. И ему и во сне не могло привидеться, однажды войти в эту семью.
«А у наших потенциальных родичей, наверное, сейчас все их породистые волосы дыбом стоят: Атобэ Рю женится на официантке из какой-то богом забытой забегаловки! Золушка рыдает в уголке от зависти!»
***
В своё время, мучительный разрыв отношений отца и матери настолько затянулся, что Кейго испытал облегчение, когда в этой истории была поставлена жирная точка.
Отец полностью погрузился в работу, наращивая мощности корпорации и приумножая капитал. А за наследника ещё более плотно взялась целая армия репетиторов. Вздохнуть было некогда.
Переезд в Японию ударил по психике, хотя нельзя сказать, что Кейго чувствовал себя полностью на месте в Европе.
Со временем, он привык быть гражданином мира и стал спокойно воспринимать многочасовой перелёт, совершаемый для того, чтобы увидеть мать. Отец же частенько пропадал в командировках, оставляя сына на бабушку с дедом и многочисленную прислугу.
Кейго полагал, что так будет всегда и оказался морально не готов к появлению мачехи на горизонте.
Он выразил своё честное мнение на счёт папиного второго брака, без предупреждения умотав на Бали. Просто напросто сбежал, едва пережив «очную ставку»: ужин в роскошном ресторане, вежливые улыбки, изысканные комплименты, разговоры про погоду и никаких вольностей, а то papa живьём захоронит.
Кейго даже не поинтересовался личностью папиной избранницы. Уж очень хотелось сделать вид, что ему эти внезапные пертурбации в семье в страшном сне привиделись.
Он просидел на Бали с месяц, любуясь бирюзовыми волнами, попивая Пина коладу и источая царственное неодобрение. Приобрёл идеально ровный золотистый загар, аллергию на орхидеи и стойкую усталость от настырных ухажёров обоих полов.
Даже заскучал по своему японскому фанклубу – по крайней мере, там было принято поклоняться ему издалека, а не пытаться склонить к пьяному соитию сразу после «привет!» и двух коктейлей. Ох, уж эти развязные и беззаботные острова!
Отец периодически звонил и справлялся о здоровье сына или поручал это секретарю. Получал в ответ малоинформативные вежливые ремарки и стойкое ощущение, что Кейго копит обиду и рано или поздно кому-то придётся за это заплатить.
Но вскоре до Атобэ дошло, что всю жизнь на Бали не просидишь: во-первых, учёба, во-вторых, однообразные роскошные пляжи и пальмы – уже в печёнке. В третьих… Нет, это на самом деле первый пункт: однажды секретарь обмолвился, что сводный брат Кейго – энергичный, слегка неотёсанный, но перспективный молодой человек и он уже внесён в завещание.
Атобэ связался со своими друзьями и в первую очередь с Ошитари, наконец-то созрев навести справки. И выяснил: каким именно сводным братом обзавёлся. Вот из всех вариантов… Атобэ был согласен даже на Эчизенов или какого-нибудь Китэ – тот хоть выглядит прилично – но нет, не бывает в жизни всё так просто!
По первому же слову, секретарь прислал фотографии.
«Зачем я в детстве просил купить мне тигра или хотя бы леопарда? Вот зачем?! Допросился! Papa купил. Или, скорее, подобрал где-то на дороге. ТОЛЬКО ОН МНЕ УЖЕ СОВЕРШЕННО НЕ НУЖЕН!!! – паниковал Кейго, одно за другим просматривая изображения хмурого, желтоглазого, диковатого парня с высветленными волосами. – Теперь, видимо, буду просить, чтобы его усыпили».
А секретарь тем временем снова завёл волынку, состоящую из похвал пополам с вежливыми опасениями. Наука о том, как быть настоящим джентльменом давалась Акутсу нелегко. Глядя на него, репетиторы частенько, прямо скажем, выли от тоски и безысходности.
– Всё-таки парень немного эксцентричный, – вздохнул секретарь, но сразу оптимистично добавил, – Зато очень старательный. На лету всё схватывает. А в некоторых вещах его уже и учить не надо. Начал тренироваться вместе с нашими бойцами, те в восторге. Говорят, что в охранном бизнесе в перспективе ему цены не будет.
Мгновенно вспылив, Атобэ заорал в трубку, что «немного эксцентричный» – даже близко не характеризует то, с чем им предстоит иметь дело. Причём, всю жизнь. Если Атобэ Рю, конечно, внезапно не прозреет и не подаст на развод.
«А ведь я могу ему это прозрение обеспечить. Ненавязчиво» – подумал Кейго и засобирался домой. Самоустранится от проблемы теперь казалось не лучшим выходом. Ведь пока он отдыхал, в родном доме хозяйничала какая-то чужая тётка, не особо даже красивая и её – вот где засада – на всю голову больной ублюдок-сын.
***
Вернувшись в родные пенаты, Кейго был немало обескуражен увиденным. Теперь папин брак вызывал в нём сложные смешанные чувства.
Мачеха, получив должный уход, превратилась в настоящую красавицу, тихо светилась от счастья и мотыльком порхала вокруг мужа. Атобэ Рю, казалось, скинул сразу годков десять, потеплел душой и даже перекроил рабочее расписание так, чтобы больше времени проводить с семьёй. Кейго считал, что подобная идиллия долго не продлится. Но вмешаться, после увиденного, и начать всё портить – не мог. И не хотел. Просто рука не поднималась. Разве ж его отец не заслужил права на счастье? Пусть бы и с этой… официанткой. В конце концов, она по-настоящему добрая и чуткая. Не понятно лишь как у неё такой сын получился – сволочной и агрессивный.
Первоначальный план пришлось отбросить.
Сводный брат Кейго – Акутсу Джин – делал всё возможное, чтобы вообще не отсвечивать на безоблачном горизонте счастливых супругов. Учился, тренировался, безропотно отсиживал семейные ужины, помогал матери и никогда ни в чём не перечил Рю. А тот, в свою очередь, не комментировал мельком увиденную косуху в бурых пятнах и старательно «не замечал» ночных отлучек и сбитых в кровь костяшек пальцев потенциального наследника. А получая отчёты от репетиторов и «жалобы» от прислуги – попеременно смеялся и… очень сильно смеялся!
А с Кейго Джин поцапался в первые же пять минут разговора. Они друг другу сразу не понравились. У них не было ровным счётом ничего общего! Кроме одного: не желая обременять родителей, они условились на людях звать друг друга по имени и обходится крайне вежливо.
Но это на людях. Свести счёты и с глазу на глаз можно.
Ошитари, кстати, возобновил знакомство с лучшим и чуть ли не единственным другом Акутсу – Сэнгоку. Вменяемый парень оказался. Вот разве что немного эксцентричный. И бесконечно любвеобильный по части прекрасных дам.
И Ошитари и Сэнгоку досталась роль секундантов при дуэлянтах – на этой почве они и спелись, подолгу жалуясь друг другу на жизнь, а так же пополняя коллекцию историй попыток взаимодействия бесноватых сводных братьев.
Вот и сейчас Ошитари готовился обогатиться новыми впечатлениями, ведь его друга обуяла жажда деятельности.
– Что бы такого придумать… такого… – Атобэ сделал в воздухе неопределённый жест, словно надеясь рукой подтолкнуть полёт своих мыслей в нужном направлении.
– Может, созвать приём, ну, коктейльную вечеринку для молодёжи, скажем. И там выставить его идиотом перед всеми гостями? Это несложно, – Ошитари не то, чтобы предлагал всерьёз, просто высказывал все приходящие в голову идеи: вдруг Атобэ какая-нибудь из них вдохновит. Тот поморщился в ответ:
– Действительно не сложно. Он, конечно, делает успехи, но всё равно ощущается разница, между тем, кого за месяц вынудили запопугаить мудрёный этикет и теми, у кого он с самого детства родная плоть и кровь.
– А он уже успешно запопугаил? Смешное слово.
– С переменным успехом: вилки как путал, так и продолжает путать. По-моему, ему не интересно. Однажды заявил репетитору, что может пилочкой для ногтей человека разделать, мол, зачем эти искусственные сложности с вилкой для устриц, ножом для перепелиных яиц…
– И что?
– Ну, известно что. Пришлось искать нового репетитора: предыдущий жалуется на заикание и кошмары. Юуши, мы отошли от темы.
– Даа-а… Хмм-м… Вы же сделали ему счёт в банке?
– Разумеется.
– Давай в шутку ненадолго перекроем ему доступ. Попытается расплатиться картой и сядет в лужу.
– Идея по-своему хороша, но он не пользуется этим счётом. Вообще.
– Почему?!!
– Мы первое время ожидали каких-то грандиозных трат. Полагали, он пустится во все тяжкие. Как говорится, можно забрать мальчика из трущоб, но нельзя забрать трущобы из мальчика...
– Ты пытаешься сказать, что он не воспринял эти деньги, как свои? И как же он рассчитывается?.. Один из наследников семьи Атобэ расплачивается… как… мелочью из кармана?!
Ошитари согнуло пополам от хохота. Кейго обескуражено молчал.
– Погоди-погоди, а деньги у него откуда?
– Подрабатывает. Совмещённая с бензозаправкой автомастерская, рок-шоп, тату-салон – притон для неформалов, в общем.
Ошитари взвыл от смеха и надолго выпал из дискуссии.
– Papa сказал, что это нормально, пусть пока трудится, жизненный опыт получает, опять же. Даже в шутку предложил и мне пойти туда на стажировку. Дескать, экономика и право, это одно, а жизнь социальных низов я только в сводках новостей и видел.
– Ну, так пусть в сводках новостей эти низы и остаются, не велика печаль. Хмм-м… Возможно, нам стоит мыслить от противного: если уж придумать достойную гадость не получается – сделай для него что-нибудь хорошее. Но в таком масштабе, чтобы ему поплохело!
– О! Гениально, Юуши, – Атобэ быстро прикинул в уме, – Я мало что о нём знаю, поэтому начнём с сакраментального: цветы, конфеты, музыкальные вечера…
Сочиняя на ходу, наследник корпорации наметил пока ещё грубый силуэт возникших планов. Ошитари посмеивался, а в некоторые моменты даже аплодировал.
– Ох, уже живот болит смеяться. Помру я из-за вас, – простонал он, наконец, проникнувшись некоторым сочувствием к сводному брату Кейго. И к самому Кейго тоже, если честно. У братьев намечалась весьма весёлая и богатая событиями жизнь. Кто знает, к чему эта вражда их приведёт?
***
Музыка наполняет жизнь звуками, которые дарят позитив и вселяют надежду, способствуют выздоровлению, внутреннему росту и развитию. Человек облагораживается, когда слушает классическую музыку. Слой чего-то наносного спадает и человек погружается в мир неизменный, прекрасный, проявляется его настоящая природа. Человек становится лучше, добрее, гармоничнее. Учёные утверждают, что именно классическая музыка наиболее эффективно помогает побороть стресс, депрессию и снять нервное напряжение. А всё благодаря тому, что в звуках классической симфонии человеческий мозг и подсознание улавливают знакомые звуки капель дождя, шума прибоя и щебета птиц.
НО НЕ В ПЯТЬ ЖЕ, СУКА, УТРА!!!
Акутсу показалось, что едва он успел доползти до кровати и залечь, внутренне смирившись с неизбежной тяжестью похмелья, как его разбудили «благородные» звуки фортепиано со скрипкой. Особняк не жаловался на плохую звукоизоляцию, но и на плохую акустику не жаловался тоже. А играли, судя по всему, прямо за стенкой.
Акутсу обречённо забурился поглубже в подушки и попытался снова заснуть. Но если фортепиано ещё можно было пережить, то звуки скрипки вгрызались в мозг через уши с настойчивостью дрели.
«Ща я смычок кому-то в жопу засуну. И проверну четыре раза» – решил Акутсу, рывком поднявшись. И тут же застыл в нелепой позе, пережидая приступ головокружения.
Из уроков этикета в похмельные пять утра он не смог припомнить ничего подходящего случаю. Но здравый смысл подсказал, что колотить ногой в стену с этой стороны довольно бессмысленно – местные не поймут намёка. Брать на разборку угвазданную бурым бейсбольную биту, валяющуюся у двери, наверное, то же не стоило. Мама не одобряла дефиле по дому с обрезками труб, арматуры, обрывками цепей и прочим импровизированным оружием уличной шпаны. Уже открыв дверь, Акутсу кое-что с натугой припомнил и на минутку вернулся в комнату, чтобы одеть халат. Видите ли, выйти в коридор в трусах здесь тоже считалось моветоном. Слегка пошатываясь и на ходу завязывая пояс, Акутсу добрался до соседнего помещения с намерением убивать.
Атобэ и Ошитари, полностью погружённые в исполнение «Весенней сонаты» Бетховена, не сразу заметили «гостя». Но когда, наконец, обратили на него внимание – Акутсу по глазам увидел – ради него всё и затевалось. Ради побудки в пять утра.
Кстати, для столь раннего времени парни выглядели отвратительно свежими и бодрыми. От чего убить их захотелось ещё сильнее. Но нельзя же.
– Доброе утро, дорогой брат. Как на счёт кофе? Я уже распорядился подать сюда, в малую бежевую музыкальную гостиную.
– А теперь распорядись перенести его отсюда в подвал. Заодно с инструментами и вами, косорукими. В жизни не слышал, чтобы кто-то столько раз лажанул на сонате номер пять.
Приятели смутились: в своём исполнении они сделали упор на громкость, а не на филигранность. Но кто мог вообразить, что Акутсу уловит разницу.
«Или мы всё-таки не зря платим целой армии репетиторов, которые пытаются превратить эту обезьяну в человека… Или я чего-то о нём не знаю»
– В подвал, к сожалению, никак нельзя. Это же уникальный инструмент, он не вынесет сырости и вообще малейшей небрежности, – Атобэ любовно погладил фортепиано. – Но ты прав. Какой слух, а! «Весенняя соната» нам не слишком удаётся. Сейчас сыграем «Крейцерову сонату». Этим я надеюсь скрасить первое впечатление.
Акутсу явственно перекосило.
Ошитари прижался к скрипке так, словно собрался откусить кусок корпуса. С каждым мгновением наблюдения за сводными братьями, становилось всё труднее не рассмеяться. Сдерживала лишь мысль о том, что за насмешку Акутсу и впрямь может попытаться забить эту скрипку ему в горло.
– Ато… бля… Кейго, если в тебе есть хоть капля самосохранения, то свой концерт вы либо продолжите на другом конце дома, либо закончите совсем. Пойдите что-ли собачку помучайте… то есть выгуляйте, – предложил Акутсу, сконцентрировав здесь и сейчас весь свой запас миролюбия на ближайшие десять лет.
– Ну, что ты! Бит ещё сладко спит, зачем же ему мешать? – Атобэ аж руками всплеснул, негодуя на такое предложение.
«Ну, охуеть вообще! Псину ему будить жалко, а меня – ни разу. Хорошо же…» – Джин развернулся и вышел. Оставаясь в коридоре, со всей дури хлопнул дверью своей комнаты, словно бы зашёл внутрь и заодно злость сорвал. Рассветный концерт Бетховена немедленно возобновился.
Мысленно проклиная на все лады своё благоприобретённое семейство, Акутсу перебрался в левое крыло особняка и завалился в первую попавшуюся гостевую спальню. Встреченная в коридоре горничная, пожелала ему доброго утра и вдруг неуместно хихикнула, глядя чуть выше пояса халата. Акутсу не понял и на всякий случай сделал морду «кирпичом», а оказавшись в спальне тоже посмотрел. Выяснилось, что халат он одел прямо поверх майки «Slipknot» и косухи. Не самый оригинальный поступок с похмелья, но понятно, почему Атобэ с Ошитари чуть сдерживаемым смехом не разорвало.
«Ну и подавитесь!» – никем более не тревожимый, Акутсу отсыпался до самого вечера – впрок. На эту ночь у него были богатые планы.
После сна он ещё успел изобразить пай-мальчика перед родителями. Мать, конечно, не поверила, и преисполнилась самых чёрных подозрений. Даже хотела остаться дома, чтобы лично проследить за порядком. Но после некоторых уговоров, позволила любимому мужу увезти себя в оперу.
Акутсу позаниматься с двумя учителями и, сославшись на нездоровье, извинился перед остальными, чьи уроки проигнорировал днём.
С инстинктом самосохранения у Атобэ и правда дела обстояли неважно – впору парня пожалеть – с папенькой в оперу он не поехал и, оставшись дома, вскоре отправился спать. Видимо, побудка в четыре утра только ради того, чтобы поиграть на нервах сводного брата, ему тоже нелегко далась.
Акутсу сразу взял в оборот прислугу и разнорабочих. К десяти часам вечера самая мощная акустическая установка в доме уже стояла в соседствующем со спальней Кейго зале.
«Раз уж мы теперь с Бетховеном встаём, то засыпать будем под «Сепультуру». Если получится, конечно» – Акутсу запустил диск и одел наушники. Те глушили часть звука, но бит резонировал прямо с кишками, словно Акутсу был на концерте, да к тому же устроился у самых усилителей. А ведь большинство колонок он развернул в стену.
Деррик Грин как раз допел «Kairos», когда дверь распахнулась и в зал влетел встрёпанный со сна Атобэ Кейго. И тут же шарахнулся обратно в коридор, зажимая уши руками.
Акутсу махнул пультом, ощутимо убрав звук, и только потом рискнул снять наушники:
– Добрый вечер, дорогой брат. Не правда ли, подходящее время для того, чтобы немного взбодриться и разделаться ещё с несколькими делами, которые не стоит откладывать на завтра. Малая когда-то бирюзовая, но завтра я распоряжусь, чтобы перекрасили в чёрный, музыкальная гостиная и эта чудная акустическая система словно созданы друг для друга. Замечательный чистый звук! Аж душа дрожит.
Атобэ открыл рот. И закрыл. Мысль не шла. Только что разбуженная душа действительно дрожала, а ещё хотелось проверить: не кровоточат ли уши.
– Не думай, что оставишь последнее слово за собой.
– О, и мечтать не смею. Но очень постараюсь. Очень.
***
– Они точно в теннис играли? Хотел бы я посмотреть на этот матч, а то по характеру разрушений и не догадаешься… – в полголоса заметил Ошитари. Бардак на корте был заметен издалека: судейская вышка опрокинута, скамейка тоже, вещи валяются россыпью вокруг неё, оба столбика для крепления сетки основательно покосились, да и сама сетка справа лишь на нижнем крюке висит, потому что верхний напрочь отсутствует.
– Кажется, у Джина много стресса накопилось, – Сэнгоку с тревогой вглядывался в лицо друга, который как раз встретился с противником у сетки.
– У Атобэ, видимо, тоже, – Ошитари сперва на Акутсу грешил, но потом заметил, что столбики погнуты в сторону от Кейго, а значит его рук дело. Да ещё обломки ракетки на его половине корта валяются, небрежно откинутые за линию разметки.
Отсюда ещё не удавалось разобрать слова, но судя по недоброму лицу и резкой жестикуляции – Атобэ или выговаривал Акутсу за брутальный пейзанский теннис или оскорблял, а то и совмещал одно с другим.
– Кажется, твой приятель дар речи потерял и не знает, что ответить на наезд Его величества.
– Это плохо. Когда он молчит, это хуже некуда. Джин, неее-ееет!!! – Сэнгоку бросился вперёд, прекрасно осознавая, что безнадёжно опаздывает.
Акутсу дослушал до конца, а когда Атобэ выдохся и замолчал – сгрёб его левой рукой за ворот, а правой мощно и от всей души ударил в челюсть. И еле успел отпустить, чтобы посмотреть, как Атобэ летит красиво – его опрокинуло в лучших традициях боевиков. Акутсу со смутным беспокойством ощупал кулак, несколько раз сжал и разжал пальцы, ведь слышал, как от удара что-то отчётливо и страшно хрустнуло.
– Ну, вот, опять! Чтоб тебя разорвало, драчливая скотина!!! – одного взгляда хватило Сэнгоку, чтобы убедиться – других ударов не последует. И тогда он склонился к Атобэ, более не обращая на Акутсу внимания.
«Кажись, перестарался... Да ебись оно всё в жопу ломом!» – Джин развернулся и ушёл, на ходу зализывая окровавленные костяшки пальцев.
У Ошитари глаза сделались едва ли не шире оправы очков: Атобэ натужно кашлял, сплёвывая на корт кровь и… зубы. С растрёпанной до последнего предела причёской, перекошенным от боли и залитым слезами и кровью лицом – таким Ошитари своего друга ещё никогда не видел. И впору молиться, чтобы больше не довелось.
– Вызови водителя, едем к врачу! – распорядился Сэнгоку, увесистым тычком в плечо выводя Ошитари из ступора.
Остаток дня запомнился смутно. И последующие две недели тоже вспоминать не хотелось: смех сквозь слёзы, да и только. Не считая двух зубов, которых Кейго лишился на месте, третий пришлось удалить в клинике. Зубное протезирование высочайшего класса, конечно, спасло положение, но отёк и всё сопутствующее…
Две недели Атобэ Кейго забавно шепелявил, а потому прятался в своей комнате и отказывался с кем-либо контактировать. В это время все окружающие единогласно решили, что Ошитари – как его лучший друг – крайний. А потому завалили его цветами, подарками и открытками с соболезнованиями. Всё для Кейго, разумеется.
Атобэ пришёл в бешенство, когда узнал, что история о трагическом расставании с зубами каким-то образом сделалась общественным достоянием.
И Ошитари примерно с тонной гостинцев от всех и вся был, наконец, допущен до руки. Но, оказалось, лишь для того, чтобы у Кейго появился обречённый слушатель. И безропотный зритель.
Нервические перемещения из угла в угол и патетика жестов, исполненное скорбью красивое лицо. Проникнуться драмой до глубины души мешала только эта шепелявость дурацкая.
– Офитафи… мммм… неф, луфе Юуфи... Слуфаефь меня?! Эфо вофмуфифельно!!! Я долфен отомстифь!
– Зачем?
– Фффто?!
– Зачем тебе этим заниматься? Полагаю, твоему отцу стало очевидно, что парень неадекватен. Его отошлют в дальнюю резиденцию, в глушь. И это если ему повезёт. Откровенно говоря, я бы его сразу в тюрьме закрыл.
– Неф! Меня эфо не устфаиваеф! Сам асфе-усь!
«Сам что? Асфе-усь? … Господи… может быть «разберусь»? Хана тебе, Акутсу, нарвался – в твою жизнь приходит грозный асфе-усь. Ну, всё лучше, чем в мою: «Юуфи». Как хорошо, что Гакуто не слышит – пищи для насмешек хватило бы ему на десятилетие. И это только с одного инцидента. Что ж дальше-то будет? Эх, знаю я, как Кейго «сам разбирается». Наверняка придётся участвовать во всём, начиная от планирования и заканчивая разгребанием последствий» – Ошитари продолжал наблюдать за перемещениями Атобэ по комнате и ждал, когда кипучая энергия возмущения, будет, наконец, направлена в конструктивное русло. Точнее, в деструктивное.
***
С середины дня Атобэ снедало плохое предчувствие. И связано оно было, как и всё в последнее время, с Акутсу.
Хотелось поскорее приехать домой и выяснить, какую каверзу отмочил сводный брат на этот раз. Он располагал гораздо большим количеством свободного времени и употреблял его в своё удовольствие.
Никогда ещё Атобэ не тяготила необходимость присутствовать на тренировке, потом на собрании студенческого совета, потом в клубе… На остаток вечера тоже были какие-то планы, но их Кейго отменил без зазрения совести. Он седалищным нервом чувствовал, что дома произошла катастрофа. О которой почему-то до сих пор не знают домочадцы. Горничные и мажордом в один голос твердили, что всё в порядке и беспокоиться не о чем.
– Им, может, и не о чем, а вот мне-е-е… – бормотал Атобэ, выскочив из лимузина ещё в воротах и бросившись проверять оранжерею, – Хм. На удивление, всё в норме. Похоже, он сюда и не приходил.
Атобэ методично осмотрел конюшню, любимый корт, бассейн, свою комнату, кабинет, ванную, библиотеку и малую музыкальную гостиную. Насколько было бы проще, если б можно было поручить охране неусыпный надзор за непрошенным родственником. Но о подобном приказе непременно доложат отцу – Кейго не обманывался на этот счёт. Поэтому приходилось всё делать самому.
«А Акутсу, похоже, и мысли в голову не закралось привлечь к нашей холодной войне персонал особняка. Не привык полагаться на других. Зарр-р-раза!» – Атобэ потратил два часа на самозабвенные поиски ловушки или какого-нибудь вандализма и ничего не обнаружил. Самого брата, правда, тоже не нашёл. Пока не сдался и спросил у мажордома, талантливо изобразив совершенно праздный интерес:
– Где Джин, аа-а?
– В гараже. Ваш брат изволит собственноручно перебирать мотоцикл.
– АААААААААА!!! КАК ЖЕ Я СРАЗУ НЕ ДОГАДАЛСЯ?! – Атобэ прошиб холодный пот. Даже будучи очень ленивым подонком в гараже особняка за короткое время можно было таких дел наделать – мама не горюй. Картины одна страшнее другой, многомиллионный ущерб, взрывающиеся бензобаки – занимали мысли Кейго, пока он нёсся в подземный гараж.
«Так, следов взрыва не видно, палёным не пахнет, механики не паникуют – значит, до самого страшного дело ещё не дошло» – Атобэ бегло осматривал автомобили.
– Глазам не верю: никаких проблем…
Акутсу обнаружился в дальнем углу гаража. Мотоцикл успел пережить некоторый редизайн – хозяин его перекрасил, из-за чего в углу ощутимо воняло спреями с автомобильной краской и растворителями. Атобэ некоторое время молча понаблюдал за тем, как Джин увлечённо прикручивает одну неидентифицируемую фиговину к другой фиговине, а потом всё вместе цепляет куда-то в недра мотоцикла.
– Здравствуй.
– Ой, бля! – Акутсу дёрнулся и выронил разводной ключ, – В смысле, добрый вечер, чтоб тебя!
Атобэ показалось, что помимо неизменного раздражения, в глазах брата мелькнуло чувство вины. Но сразу же после приветствия, тот подобрал инструмент и поспешил отгородиться от собеседника мотоциклом. Кейго ничего толком не рассмотрел.
«Может, расспросить его? Как-то выведать…» – толковых идей не было, не начинать же разговор с фразы: «Какую пакость мой дорогой брат изволил соорудить на этот раз, а главное – где? Я уже подустал и обыскался. А какой смысл? Ведь чтобы попасть в ловушку, её надо сначала найти!»
Атобэ глубоко задумался и даже не сразу услышал тоненькое поскуливание из-под дальнего стеллажа с инструментами.
– А? Эээ?! Бит! Это ты?!! – Кейго опустился на колени, наплевав на чистоту дорогих брюк, и постарался заглянуть под стеллаж. Поскуливание сделалось громче и отчаяние, но собака не показывалась.
– Би-и-и-ит! Вылезай, иди ко мне. Иди, мой хороший! – голос отвратительно дрожал от волнения, но Атобэ было не до поддержания имиджа. Сейчас он выяснит, что Акутсу сделал с собакой, а потом… подберёт монтировку и перебьёт подонку руки и ноги.
За лимузины и эксклюзивные спорткары так не переживал, как за смешную коротколапую собачонку, с которой обожал играть Кабаджи, да и он сам.
– Я не хотел. Случайно вышло. Чёрт, да ваша щётка обувная никогда ко мне раньше не подходила! – вдруг рявкнул Джин, ощутимо расстроенный.
Бит, наконец, вылез из-под стеллажа и прянул к Кейго, ища поддержки и защиты.
– О боже!
Пёс был совершенно лыс и имел пятнистый окрас «космический металлик» в тон мотоциклу, разве что ощутимо бледнее.
– ДЖИН, ТЫ В КОНЕЦ ЕБАНУЛСЯ?!! НАХЕРА ТЫ ПОБРИЛ СОБАКУ?!! – благодаря акустике гаража, Кейго прозвучал как Зевс Громовержец, вот только формулировка упрёка была далека от божественной.
«Зачем же вмешивать в наши разборки ни в чём не повинное зверьё?!!»
– А что делать? Бит сунулся аккурат под струю, когда я надкрылок задувал. Спрей ядрёный и сохнет мгновенно. Я пробовал оттереть, но ведь растворителем нельзя, а ваши элитные собачачьи шампуни этот хренов «космос» не взяли… Шерсть всё равно в хлам, ну, я и того… сбрил её к хуям. Отрастёт новая, курчавей прежней.
Кейго прижал к себе дрожащего питомца. Помимо нецензурных, слов попросту не находилось. Акутсу, вроде и не врал, но принять произошедшее, как трагическую случайность – не получалось.
– Мы ещё вернёмся к этому разговору, я тебе обещаю, – мрачно посулил Атобэ. Вызвал шофёра и прямо из гаража отправился с собакой к ветеринару.
***
Акутсу очнулся и некоторое время не мог понять, где находится. Самым реалистичным выглядело предположение «В Аду со злобными клоунами». Перед глазами плясали многочисленные воздушные шары расцветки «привет, эпилепсия». Компанию им составляли горы коробок, перемежавшихся букетами цветов.
«Что за херня?» – попытался сказать Акутсу, но получился только жалкий сип и облачко пара в пластиковую маску, закрывавшую нижнюю половину лица.
Заслоняя коробки, в поле зрения возник Дан, хорошенький, как картинка. Как топ-модель.
«А он и есть топ-модель…» – подумал гонщик и, наконец, поздоровался с реальностью, в которой заезд Формулы-1 на трассе Сильверстоун закончился катастрофой.
– Я тебе цветочки принёс, – Дан продемонстрировал огромный букет, основу которого составляли розы «Gloria Dei» в тандеме с розочками «Eroica». Юноша пристроил букет в вазу, дополнив пестрящую красками композицию и дальней стены.
– Да, и это всё только за один день. Твой менеджер позже зайдёт и разберётся, куда девать цветы и подарки.
Акутсу затруднялся даже мизинцем шевельнуть и попытался просигналить Дану бровями. Брови тоже не очень-то шевелились, встречая сопротивление забинтованного лба. Обратив внимание на выражение вселенской обиды и вселенского же раздражения в глазах, Дан добродушно усмехнулся и пояснил для тех, кто «в танке». Точнее, кого «из танка» еле-еле вынули:
– Твой визави отделался гораздо легче. А вот то, что ты выжил – чудо господне, сродни библейским. Когда выпишешься, не забудь построить церковь. А так же мечеть и синагогу. Машина превратилась в груду металлолома, конструкторам, типа, даже хоронить нечего. А у тебя всего лишь пять рёбер сломано, шейка бедра, обе руки в нескольких местах каждая, и закрытая черепно-мозговая травма.
«Понятно, почему не пошевелится. Я, наверное, в гипсовый брусок залит, как есть, целиком…»
– Два ребра пробили лёгкое и существовал высокий шанс, что тебя даже до больницы не довезут. Репортёры в эту идею вцепились, как голодные гиены в жопу зебры. Сперва тебя оплакали с международным размахом. А потом воскресили. Ты практически как Иисус – высокие технологии масс-медиа и никакого распятия.
Как передать одними глазами, чтобы Дан завязывал с приколами на религиозную тематику? И без него тошно.
К счастью, время посещения истекло. В палату проскользнул медбрат немного гейского вида и предупредил, что Дану пора бежать – начался обход.
Вскоре палату наводнили светила от медицины и целая армия медсестёр, которые совершенно Акутсу измучили. Как сделать человеку хорошо? Сделать сначала плохо, а потом вернуть, как было. Вот и Акутсу почувствовал себя почти счастливым, когда осмотр и процедуры, наконец, закончились. Он жалел лишь об одном: уходя медсестрички не прихватили из палаты букет чёртовых роз. Пахли цветы удушающе густо и насыщенно. Невыносимо! И вскоре предел мечтаний гонщика на данный момент составило простенькое желание выкинуть букет в окно.
«И как Дан умудрился такое выбрать? В бессмысленном садизме, вроде, не замечен…» – на периферии зрения неожиданно появилось что-то зелёное. Оно шевелилось, подрагивало и недвусмысленно подбиралось всё ближе и ближе. Так, внезапно на гонщика напали розы-мутанты из того самого букета, с отростками-щупальцами наперевес. Щупальца вкрадчиво щекотали листочками, пребольно царапались в ответ на любое сопротивление и стремились полностью оплести жертву. Что-то такое Акутсу раньше в хентае видел. И совершенно не горел желанием поучаствовать:
«Вот срань зелёная! Живым не дамся!!!»
До чёртиков напуганный перспективой, он, хоть ранее и мизинцем шевельнуть не мог, нашёл в себе силы отбиваться уцелевшей ногой, а потом научился гвоздить адскую ботанику гипсом.
Перелом шейки бедра волшебным образом исцелился или Акутсу просто забыл о нём и остаток ночи бегал по всей больнице, сражаясь с розами-мутантами, не щадя ни листочка.
Писк будильника ворвался в очередной виток эпической битвы за морг: розы-мутанты планировали пустить трупы на удобрения себе любимым, а Акутсу их идея чем-то не понравилась.
Несостоявшийся «гонщик с мировым именем» вздрогнул всем телом и резко сел на постели. Перевитые жгутами простыни стреножили ноги и ощутимо надавили на мошонку.
– Вот, бля, приснится же такое, – прокаркал хриплым со сна голосом Джин, выпутываясь из разворошённого постельного белья, и вдруг побелел, как полотно. В его спальне резко и пронзительно пахло любимыми мамиными розами «Eroica». Аромат, насыщенный до такой степени, вызывал головную боль и подкатывающую к горлу тошноту.
«Я ведь проснулся уже?! Проснулся?!!» – Акутсу панически огляделся, готовясь войти в режим берсерка в тот же миг, как в поле зрения покажется хоть одно декорированное кожистыми листочками зелёное щупальце с похабными намерениями.
Но, разумеется, в спальне ничего не шевелилось, по кровати не ползло и к человеку не подбиралось. Хотя роз вокруг было видимо-невидимо. На полметра в высоту, практически вровень с кроватью, от стенки до стенки – всю комнату затопило розовое море.
Акутсу дотянулся до тумбочки, взял сигарету и закурил. Толку с этого было чуть – скорее, наоборот. Теперь казалось, что и любимое курево разит «Эроикой». Акутсу свесился с кровати и осторожно разгрёб цветы, пока не дошкрябался до левого тапочка. Учитывая, что второй обычно валялся в паре метров от постели – нечего было и мечтать найти его. Но Джин и не стремился. Он лишь хотел убедиться, что утопить его в паре сотен килограмм роз – единственная идея Кейго, не совмещённая с битым стеклом на ковре, скорпионами, змеями, навостренными мышеловками или изящными ванночками с кислотой.
«Смотри-ка, только розы, розы, и ничего, кроме роз. Это даже по-своему мило, если не вспоминать о приснившейся хуйне» – ковылять к гардеробной показалось делом бессмысленным и долгим, к тому же в отсутствие мышеловок он так до конца и не поверил, а потому Акутсу пробороздил розовое море до ближайшего окна, распахнул его и вышел. Да, в чём мать родила, вышел. Да, в окно. Подумаешь, третий этаж – рядом дерево удобное, под ним кусты мягкие. Никаких проблем.
«Зачем быть богатым, как Крез, если не позволять себе немножечко эксцентрики?» – вальяжным шагом, как ни в чём ни бывало здороваясь с встреченной прислугой, Джин догулял до гаража и забрал свои мотоциклетные шмотки. Правда, без белья, которого тут и быть не могло.
«Вот у Кейго и одолжу. Пока буду скандалить» – вернувшись в дом, парень отловил мажордома, обрисовал ситуацию и свою глобальную идею, велел связаться с флористами и к обеду всё устроить. В смысле перераспределить розы по дому адекватным образом, но так, чтобы большая часть пришлась на апартаменты матери и Кейго. Уж эти двое цветам только обрадуются, даже в непомерных количествах.
***
– Я его ненавижу!!! Представляешь, ввалился ко мне, будто в собственную спальню, в одном полотенце! – Атобэ надолго «завис» у комода, сомнамбулически выдвигая и с грохотом задвигая ящички.
– И показал нечто шокирующее?
– Ошитари, ты о чём? Я же говорю, в одном полотенце! Где бы он, по-твоему, это шокирующее нечто спрятал?
Парни напряжённо уставились друг на друга. Ошитари в который раз почувствовал себя очень испорченным человеком и задался вопросом: Кейго его и правда не понимает или искусно делает вид.
«Как говорится: пренебречь, вальсируем. Сейчас что-нибудь прояснится» – подумал Юуши, поправил очки и продолжил расспрашивать.
– Так для чего вломился-то?
– Нырнул в мой комод, достал трусы и ушёл.
– Грязные? Ууууу! Фетишист поганый!
– Ты что, Ошитари! Откуда у меня в комоде грязные трусы?!
– А чистые ему, фетишисту, зачем?
– Да не фетишист он! Себе забрал, сказав, что я всё равно даже не знал о наличии этих боксеров. А ему, типа, надо. Пока на третий этаж не подгонят экскаватор, чтобы раскопать его гардеробную.
– Ну, допустим… – Ошитари отчаялся понять, отчего Кейго так дёргается, не из-за одной же тряпки, в самом деле. – Представим… подарил ты ему эти трусы. В пользу бедных, так сказать. Проявил великодушие, совершил благое дело. И чем ты недоволен?
– Так ведь он, кажется, отправился на свидание! В моих трусах!
Ошитари прикрыл лицо ладонью и всерьёз задумался о возможности прикинуться мёртвым. Хотя Кейго его и из гроба достанет, чтоб не психовать в одиночестве. Со зрителями-то интереснее.
***
Дверь открылась после трёх продолжительных трелей звонка и одного душевного пинка. На Эчизене была только ничуть не скрывавшая наготу рубашка. В небрежно накинутой на плечи тряпке, серой со стальным отливом и на три размера больше, чем нужно, Акутсу не без удивления опознал свою. Опознал, причём, не сразу, а когда смог оторвать взгляд от сосков Эчизена, вокруг которых ещё не сошли следы агрессивных укусов.
– А если бы это оказался не я, а кто-нибудь другой? Типа, почтальона? – возмутился Акутсу, входя и с силой захлопывая дверь.
– Я бы извинился и надел халат, – пожал плечами Эчизен.
В тот период, который у пар шутливо называется цветочно-конфетным – Джин и Рёма трахались, как ополоумевшие кролики. Стоило им остаться наедине, как любая одежда торопливо срывалась. Эчизену вскоре надоело покупать новые рубашки и пришивать оторванные пуговицы к пострадавшим и он завёл моду в присутствии Акутсу ходить обнажённым. Их обоих это более чем устраивало. Секса, опять же, стало больше.
А домработница Эчизена при уборке до сих пор находила маленькие пуговички и даже заклёпки от денима в разных труднодоступных местах квартиры. Но грешила на Карупина.
– Знаете, вам стоит отучить кота играть с пуговичками, – однажды сказала она Рёме, от чего тот подавился утренним кофе и зловеще пообещал, что непременно отучит.
Несколько разодранных футболок и рубашек спустя Акутсу тоже пришёл к выводу, что полностью раздеваться имеет смысл ещё в прихожей.
Хорошо, что почтальоны не часто их беспокоили.
– Есть хочешь?
– Не-а. Хочу в душ.
– Сходи. Но побыстрее! Итак уже подумываю начать без тебя, – Эчизен демонстративно обнял себя рукавами рубашки и ушёл в спальню. Но там его поймал телефонный звонок.
Акутсу выдохнул сквозь сжатые зубы, поправил напрягшийся член и скрылся в ванной комнате. Впрочем, душ ему ничего не дал: аромат роз, обеспечивший такое яркое пробуждение, казался несмываемым. Но вроде удалось его немного приглушить.
«У меня, наверное, обоняние сломалось. Не мог же я не смыть ебанутую розовую вонь!» – наугад перенюхав пару-тройку каких-то флаконов, Акутсу чуть-чуть успокоился. Наспех вытерся и отправился в спальню, но любовника там не оказалось. Этот худощавый паршивец в безразмерной рубашке обнаружился в гостиной. Всё ещё с телефоном, он торопливо что-то записывал, слегка облокотившись на стол. Вполне в духе Эчизена – сперва пригрозить начать в одиночестве, хотя Джин не отказался бы на это посмотреть, а потом отвлечься на что-нибудь, вроде обсуждения турнирной сетки. В списке приоритетов Эчизена секс и теннис делили первую позицию. Секс и теннис. Иногда теннис даже превалировал. Но грех жаловаться – лишь с такими приоритетами и приобреталось тело, глядя на которое Акутсу немедленно захлёбывался слюной. И с ужасом осознавал, что если бы у них не сложилось на добровольной основе – не избежать Эчизену изнасилования. Акутсу бы сорвало.
Точно сорвало.
Он вообще не привык подавлять свои порывы.
Услышав за спиной тяжёлое сопение, Эчизен ухмыльнулся и чуть больше налёг на стол, выставляя зад.
Получив такое приглашение, Джин немного растерялся, «завис» в любовании, ведь хотелось всего и сразу. В отличие от бледнопоганочной кожи Акутсу – тело Эчизена было словно бы всё обласкано солнцем. И следом за солнцем его хотелось облизать. Всего. Но не факт, что любимый оценит такие «гастрономические» порывы. Поэтому Акутсу ограничился шеей, плечами и руками, не торопясь сводить поцелуи ниже.
«Ещё бы знать: с кем он так застрял на телефоне… А вот сейчас и выясню. По скорости сворачивания разговора» – Джин погладил бедро с уже пожелтевшим синяком изрядного размера – Эчизен обо что-то долбанулся в тренажерке. Потом опустился на колени и поцеловал другой синяк, более свежий, оставленный зубами.
Эчизен принял душ немногим ранее, но сквозь ментоловый аромат геля уже начал вновь пробиваться его собственный запах. Акутсу вжался лицом ему между ног, облизал мошонку и протянул языком до отверстия. Раздвинул ягодицы и запустил язык внутрь. Рёма сдавленно охнул и, не поверив своим ощущениям, обернулся посмотреть. Впрочем, судя по шокированной моське – глазам он тоже не очень-то поверил. Но телефон отключил насовсем.
Акутсу довольно вздохнул и продолжил трахать любовника языком, то и дело помогая себе пальцами. Рубашка соскользнула на пол, обнажая спину и Акутсу ненадолго отвлёкся – так и тянуло перецеловать все позвонки.
Рёма распластался на столешнице, чувствуя слабость в коленях. После небольшой передышки, уделив внимание спине, Акутсу снова принялся дразнить его языком и играть с отверстием пальцами.
Запредельный кайф Эчизену омрачало только собственное бездействие. В этой позе оставалось лишь стонать и подчиняться. Джин, наконец, уделил внимание и члену. Торопливо облизал и чуть не довёл до оргазма, несколько раз глубоко забрав член в глотку.
– Дразнишься, зараза? – простонал Рёма, которому отчаянно хотелось разрядки, но ещё больше хотелось продлить ощущения.
Акутсу выпрямился, накрывая его тело своим, нашёл ладонью член, провёл по длине от корня к головке, приноравливаясь. И потянулся за поцелуем.
Желанная ласка, желанные прикосновения, желанный…
– Джии-и-ин, – стон-шепот сорвался с губ в коротком перерыве между жадными поцелуями, терзающими губы. Шея начала ныть – не самая удачная позиция для поцелуев, но Эчизену тоже хотелось всего и сразу, а протесты собственного организма можно будет выслушать и потом. В конце концов, спортсмен он или кто.
Акутсу сцеловал своё имя с губ, раскрасневшихся от ласк. Можно было кончить лишь от того, как Рёма льнул к нему, окутывал запахом своего тела, одурманивал стонами и призывным шёпотом. Акутсу стал двигать рукой жестче, предчувствуя скорую разрядку.
Но в самый последний миг пережал член у основания, не позволяя кончить.
– Вот же, блядь! Ненавижу! – Эчизен задохнулся от возмущения и разочарования. Стол опасно шатался и поскрипывал – имело смысл перебраться в постель или хотя бы на диван, но Джин ещё не наигрался. Раскатал по члену презерватив и протолкнулся во влажную от слюны дырку. Эчизен отозвался протяжным стоном и перестал вслушиваться в скрипы стола – поломается, так и хрен с ним.
Акутсу начал томительно медленно, но вскоре сорвался на излюбленный темп.
– У тебя презерватив ещё не задымился? Чувствую, задница у меня уже горит.
– И что?
– И то! Добавь жару и дай мне кончить! – Эчизен накрыл своей ладонью его пальцы, надрачивающие член. Еще несколько резких движений в том же бешеном ритме и он застонал изливаясь. Акутсу вскоре последовал за ним. Навалился, тяжело дыша, притиснул к столешнице и зарылся лицом куда-то под лопатку.
Хотелось немедленно рухнуть. Но только не на пол.
– А вот теперь в кровать, – объявил Акутсу, отдышавшись. С деланной небрежностью подхватил Эчизена, словно пакет из супермаркета, и перенёс в спальню.
Упав на постель, Рёма обнял любовника, запустил пальцы во влажную после душа шевелюру и застонал от удовольствия, подставляясь бесчисленным поцелуям.
Стоны переросли в рычание – голодное и нетерпеливое, в точности отвечающее тому, что Акутсу и сам ощутил, когда Эчизен приник к нему, жарко выдохнув в губы.
– Какой ты горячий сегодня...
– И это полностью твоя вина!
– Нет, твоя! Чем ты занимался до моего прихода – дрочил, завернувшись в мою рубашку?
– Собирался. Не успел.
– Чёрт, люблю тебя. Обожаю! Но рубашку заберу.
– Жмот. И зачем я с тобой связался? Надо ж было влюбится в такое… – Эчизен выдохнул с восторгом, чувствуя, как заполошно колотиться сердце, как от одного взгляда Акутсу становится жарче, и кожа горит от его поцелуев. Рёма стиснул его в объятиях, вцепился, как в последнюю соломинку, уткнулся носом в шею, близко-близко ощущая его сердцебиение. Поддавшись порыву прихватил кожу зубами, укусил, но тут же покаянно зализал. Поцеловал ещё и ещё. Распаляя и раздразнивая.
Акутсу несколько мгновений позволил себе блаженно и бездеятельно побалдеть, запрокинув голову, чтобы открыть шею поцелуям. Потом прихватил Эчизена под ягодицы и подтянул повыше, тут же накрыв губами сосок. Такая нежная кожа, что немного боязно поранить, но в то же время очень хочется подразнить зубами... Акутсу легонько прикусил сосок и потянул, внимательно прислушиваясь к партнёру, и тот сладко застонал, поддаваясь навстречу дразнящему рту. Предлагая съесть всего себя. Если Джину захочется.
***
Не без труда отыскав бельё, оказавшееся под столом в гостиной, Акутсу вышел на балкон покурить. Намёрзся там за несколько минут с видом на ночной город, а после словил настоящий кайф, вернувшись в тёплую постель. Но Эчизен уставился на него так, словно впервые увидел. Напряжённо и недобро.
– Ммм?
– Почему у тебя трусы с гербом Атобэ?
– Потому что трусов с моим личным гербом пока не существует. Но работа в этом направлении уже ведётся, не переживай, – ответил Акутсу раньше, чем сообразил, что сморозил.
«Блядь-блядь-блядь!!! Я труп!» – помимо Сэнгоку, он ещё никому не рассказал о крутом повороте в своей жизни. А теперь, по прошествии времени, намеренное замалчивание само по себе тянуло на смертный грех, карающийся месяцем мытья посуды и сексуальным воздержанием. Или чего похуже – воздержания Рёма и сам не перенесёт.
– НЕ ПЕРЕЖИВАТЬ?! – Эчизен одним энергичным пинком отправил Джина с кровати на пол, а следом бросил злополучные боксеры, метя в лицо.
– Ты явился на свидание в чужих трусах и… и… знаешь, я тебя покалечу! – пообещал Эчизен, взяв лицо любовника в ладони. Подушечками пальцев огладил скулы, опасно близко подбираясь к глазам.
Акутсу напрягся, ощущая неподдельную угрозу. До него не сразу, но дошло, как это выглядело. Но когда дошло – стало ещё неуютнее:
«Круче получилось бы лишь, если Атобэ, например, ответил бы на звонок с моего телефона посреди ночи. А он может – в рамках игрищ «достань брата до печёнки». Правда, я в обратку такое устрою – его невеста нахер утопится! Кстати, надо, на всякий случай, разузнать: кого предстоит третировать».
Эчизен не шутил, собираясь Акутсу покалечить. И это пугало, но и странным образом возбуждало одновременно. Джин не понимал, как реагировать: защищать себя или постараться успеть реализовать рвущуюся изнутри страсть. Тело начало немного потряхивать из-за противоречивых импульсов.
– Выдавлю нахер твои моргала, чтоб больше ни на кого и взглянуть не мог. Последним, что увидишь и запомнишь – будет мой образ.
– Осатаневший от ревности?
– Можно подумать, ревность меня не красит.
– Сексуальней уже некуда. А ты будешь меня безглазого любить?
– Ну, разумеется. Морду полотенчиком накрою и буду.
– Тогда ладно.
– Что «ладно», придурок?! Не давай мне повода!
Акутсу навалился сверху и вжал Эчизена в постель. Тот еле успел переместить ладони с лица на шею, чтобы действительно ненароком не травмировать любовника. Бешенные жёлтые глазища Джина очень ему нравились. И поэтому не нравилась сама мысль о том, что они могут достаться кому-то другому. Собрав всю волю в кулак, Эчизен спихнул Акутсу с себя и потребовал развёрнутых объяснений. От возбуждения аж в голове мутилось, но и от злости тоже.
– Не знаю, как рассказать, вся жизнь кувырком…
Помолчали.
Акутсу подумал.
Акутсу подумал ещё раз.
Акутсу мысленно обозвал себя дебилом и подумал заново.
Потом обречённо вздохнул и во всём честно признался. Рассказ затянулся надолго: внезапный мамин брак, родословная пугающей длины, на всю голову эксцентричный сводный брат, лимузины, лошадки, поместье, светские рауты, сервировка из двенадцати вилок на душу населения, Бетховен в пять утра…
Эчизен сперва не поверил, потом таскал Акутсу за волосы, потом пытался душить. В конце концов, долго смеялся.
– Значит, теперь ты тоже можешь себе позволить все эти атобэвские штучки?
– Какие?
– Ну, знаешь: белые лимузины, частные вертолёты, дождь из розовых лепестков…
– Не надо про розы! Грр-р-р!!! Ненавижу их! – пришлось рассказывать и про свежий инцидент в спальне. Эчизен досмеялся до икоты.
Акутсу ему не мешал, вольготно устроившись рядом, гладил любовника по животу и продолжал смешить, выдавая всё новые подробности их с Атобэ вынужденного совместного проживания и своих попыток привыкнуть ко всем этим мажордомам, канделябрам, репетиторам, малым музыкальным гостиным и прочему.
«Нет, одними глазами дело не обойдётся» – решил Эчизен, подёргал изголовье кровати и с сожалением констатировал:
– Придётся койку заменить.
– Мы, вроде, не так уж сильно её раздолбали? Пока, – удивился Акутсу.
– Да, но теперь я хочу титановую раму. И набор цепей. Чтоб в случае чего тебя можно было к ней приковать и решить таким образом все проблемы.
– Расширяем границы внутренней ебландии с помощью садо-мазо? – Джин выглядел скорее заинтересованным, чем встревоженным, и Эчизен успокоился окончательно.
– Почему бы и нет, давно собирался попробовать. Рёга, опять же, три комплекта странной сбруи подарил – лежит без дела.
– Схрена ли старший брат делает тебе такие подарки?! – взвился Акутсу. Настала его очередь полыхать от ревности и самых мрачных подозрений.
– Шутит. Чувство юмора у него такое. Ущербное. Братья странные бывают… тебе ли не знать.
Эчизен даже не попытался скрыть лукавую ухмылку и Акутсу сообразил, что тот его просто дразнит. Но кому от этого легче?
– Знаешь, ущербное чувство юмора – это дарить что-то из магазина приколов, а не из интим-товаров.
– Вот и я так думаю. Но за него ни один психиатр не возьмётся, как за безнадёжный случай.
– А пробовали?
– Представь себе, да. Токугава, как только интернатуру закончил.
– И что?
– Рёге так понравилось, что он теперь ему на каждый праздник тоже какие-нибудь секс-игрушки посылает. И комплекты белья. Женского.
– Токугава всегда казался мне заносчивым высокомерным ублюдком. Но в связи с повышенным вниманием твоего брата мне его даже жаль, – Акутсу наклонился и поцеловал Эчизена в живот, – Имей в виду, с Рёгой я при случае побеседую. С пристрастием.
– А и чёрт бы с ним! Давай доламывать эту койку, а потом ты разузнаешь, где заказать траходром с титановой основой. Пусть тебе его Атобэ на День Рождения подарит.
– Что-то не хочется рисковать, а то получим кровать в форме сердца, с балдахином, зеркалом и диско-шарами, да ещё всю в блядских розах.
– Даа-а-а… Пожалуй, не стоит. И хватит меня смешить! Кстати, когда ты меня официально представишь своему братцу? Помнится, в средней школе он был от меня в полном восторге, особенно когда слил матч и по условию налысо побрился.
Акутсу сперва запаниковал и собрался под любым предлогом откреститься от очной ставки, а потом подумал что экскурс по гей-барам столицы для Атобэ – то, что доктор прописал. Он там будет нарасхват!
– В саа-аа-амое ближайшее время представлю.
***
Сэнгоку в не слишком трезвом и досуха вытраханном состоянии еле до своей двери дополз. Хорошо, что не пришлось выуживать из кармана непослушные ключи и прилаживать их к замку – в квартире уже кто-то был.
– О! Джин. А пиво есть?
– Навалом.
Судя по помятому виду, Акутсу тоже явился догулять и отмереть до вечера. Сэнгоку поскидывал вещи и растянулся на ковре. Хороший ковёр – густой, пушистый – незаменимая в хозяйстве вещь. Ведь ниже ковра падать уже некуда. А значит можно, пропустить ещё пару пива и не задумываться о том: как форсировать кровать.
В какой-то момент Сэнгоку обратил внимание на руки Акутсу, занятые открыванием бутылки. Сбитые в кровь костяшки выглядели отвратительно, да и пальцы уже начали распухать. Видимо, ранее случилась та ещё драка.
– Носил бы ты всё-таки мой подарок.
Акутсу живо припомнил тот знаменательный день рождения, когда Сэнгоку подарил ему агрессивного вида кастет с игривой гравировкой «Lucky». А именинник имел неосторожность коробочку распаковать при матери.
– Ох, сколько крику было…
Посмеиваясь, парни чокнулись пивными бутылками.
– Сколько крика ещё будет, когда твоя мама увидит эти разбитые лапы.
– Представь себе, Кейго иногда выряжается дома во фрак и, конечно, перчатки. Перчатки – это хорошо. Очень. Совершенно не видно, что с руками, – с дьявольской сумасшедшинкой в глазах, Акутсу затушил окурок средним пальцем. В воздухе растёкся лёгкий тошнотворный флёр палёной плоти.
– Оо-о-о, бля, не делай так больше, а то я проглоченное пиво верну, – Сэнгоку оставил бутылку и поплёлся искать аптечку и лёд. – Вот же поцевейло ты ебанутое…
Зная друга, первая помощь, она же дезинфекция, выглядела примерно так: плеснуть на руки водкой и забыть о них, рано или поздно и так заживут.
– Поцевейло? По-моему, тебе уже хватит пить.
– Не дрейфь, лапы забинтовать я и на автопилоте могу – тяжёлое детство, большой теннис… то есть, бокс… конечно, бокс…
Сэнгоку действительно очень грамотно обработал ранки, наложил повязки, правда, увлёкся и замотал руки аж до локтей. Да ещё и соорудил ледяные компрессы.
– Кстати, тебя можно поздравить, мой дорогой друххх-х?
– С чем?
– Как с чем?! С возвращением в стан ценителей прекрасного женского пола!
– С чего ты взял?!
– Ну, здрасьте! От тебя за километр несёт женскими духами. Ты ведь не хочешь сказать, что сам ими облился?!
– Какими ещё духами! Слушай, не могло же тебя в говно развезти с пары бутылок?! Прикалываешься…
– Не прикалываюсь. Нормальные такие духи, розой пахнут. Она старше тебя, да? Да?!
Акутсу обнюхал собственное плечо, но после побудки по уши в розах, обоняние до сих пор восстановилось не полностью. Даже после душа, рандеву с Эчизеном и последующего кутежа в трущёбах. Ему казалось, что розами пахнет всё, просто потому, что рецепторы перегружены этим запахом.
А выяснилось, что не казалось.
– Ойё-ёё-ё… Не, бабы нет. Это всё Кейго…
– Вы с ним… того?!!
– Нее-е. Даже не думай об этом! Он пошутил просто. По-атобэвски – вбросил в мою спальню, наверное, два грузовика хреновых роз.
– Ого!
– Ага. А я-то потом явился на сходку, благоухая, как последняя шалава и ещё думал, с чего это парни на меня так косятся. Один долбодятел, прикинь, намекал-намекал, а потом вдруг ухватил меня за жопу. МЕНЯ! Ну, я его хренак по зубам. А он на чей-то мотик откинулся. Опрокинул. А тот следующий. И всё завертелось…
Сэнгоку подавился пивом и оставил бутылку от греха. И не прогадал, потому что к середине рассказа уже корчился от хохота.
– Я бы посмеялся с тобой, но как представлю, сколько ещё мне теперь предстоит от всяких гандонов отбиваться, пока они не оставят эту идею… Эх. Кейго, наверное, и не предполагал, как круто сможет мне подгадить этими цветочками.
– Чёрт, вы меня убиваете, – простонал Сэнгоку и снова захохотал, – Как. Думаешь. Мстить?
– Не знаю. Может, если не реагировать, он отстанет?
– Чрезвычайно мудрая мысль. Жаль, что не твоя. И раньше надо было думать.
@темы: Prince Of Tennis, Моя писанина, PoT Akutsu Jin, фанфик "Сводные братья"