заглавка Название: Семейство кошачьих
Автор: Noa Streight, Аямэ
Фандом: Prince Of Tennis
Рейтинг: NC-17
Жанр: slash, Angst, Humor, возможно OOC
Пейринг: от авторов многим досталось – Сейгаку, Хётей, Риккайдай и т.д. Присутствуют ОС в нехилом количестве.
Посвящается: Нашим соигрокам на принцефорумах, с которыми мы провели весь тот год, что писали фанфик. В особенности: Tomoe-chan, Ketoh, Лисятина, Крошка Фир, Джи-чан, Niou Masaharu, Arvis Eraclea, Oniks_small_miracle, Lib.moonsigma
Содержание: Эчизен Рёма вырос, события японского школьного чемпионата далеко позади, но, как говорится, осадок остался…
Предупреждение: фик написан без учёта событий манги «New Prince Of Tennis».
Дисклеймер: Персонажи фанфика принадлежат их создателям. Авторы фанфика не извлекают материальной выгоды от их использования.
Размещение: с разрешения авторов. Ссылки на фик – приветствуются.
Глава I
Глава II
Глава III
Глава IV
Глава V
Глава VI
Глава VII
Глава VIII
Глава IX
Глава X
Глава XI
ГЛАВА XII
читать дальше
В душе бушует молодечество
Мечту лелею я, неистов
Передушить всех гуманистов
И осчастливить человечество.
Н.И. Козлов
После рассветного матча Эчизен вернулся домой и, поздоровавшись с Золотыми, которые сидели за завтраком, ушёл в свою комнату. Не то, чтобы есть не хотелось. Хотелось, ещё как. Но залезть с головой под одеяло и больше не вылезать – хотелось ещё сильнее.
Юноша выдернул из чехла Head I, пробежался пальцами по рукояти, которая, казалось, хранит тепло его руки. Невозможно, конечно. Рёма подавил какой-то девчачий порыв прижаться к ней щекой:
«Если я с ним пересплю – это пройдёт, интересно? Меня скоро лечить придётся от навязчивых идей…»
Когда мысли приняли такой оборот, не оставалось ничего иного, кроме как запереть дверь, упасть на кровать и мастурбировать до изнеможения. Достигнув желанной разрядки, вымотанный матчем и бессонной ночью, Эчизен отрубился.
Разбудил его настойчивый стук в дверь. Он ошалело глянул в окно, не поверил и посмотрел на часы. Оказалось, что он проспал до вечера. Юноша сполз с кровати и открыл дверь.
– Прости. Я бы не стал тебя будить из-за таких пустяков, как пропущенный завтрак, обед и ужин. И мы совсее-ее-ем не волновались. Но, видишь ли, тут явилась Тачибана Анн, которая утверждает, что у вас свидание… – Кикумару добродушно подтрунивал над не вполне проснувшимся теннисистом, – И я оставил ей Ойши на растерзание. А за него я ой как волнуюсь, не то, что за тебя.
Рёма переварил полученную информацию и решил уточнить – на всякий случай. Оставалась ещё надежда на глупый розыгрыш или слуховые галлюцинации.
– Тачибана? Она впёрлась в дом, что-ли? Вот зараза.
– Ага. Мы тоже рады её видеть.
– Про свидание она наврала, веришь? Мы ни о чём с ней не договаривались!
– Верю. Инуи предупредил, что она на тебя запала. Или просто жаждет пополнить свою коллекцию очередным трофеем.
– Вот же сплетник.
– Матёрый, – Кикумару поневоле улыбнулся, вспомнив, как Инуи – ещё в бытность их школьниками – ставил всю команду на уши своей манерой вольной интерпретации.
– Но, согласись, не захлопывать же дверь перед носом. Я бы захлопнул, но открывал Ойши, – Эйджи с видимым удовольствием запустил обе пятерни во встрёпанные со сна волосы Эчизена и взлохматил их ещё сильнее. А потом развернулся и в следующий момент уже спускался по лестнице. Пощадив нервы единственного зрителя хотя бы в том, что не миновал ступени стремглав, как обычно.
– У тебя десять минут. Столько-то мы её придержим. А потом она ринется обшаривать дом, аки дракон в поисках младой девы.
– Ужасная перспектива, – уныло согласился Рёма и отправился в ванную. А двенадцать минут спустя он предстал перед очами компании, засевшей в кухне-столовой: чисто выбритый, свежий и бодрый.
Кикумару одобрительно цокнул языком и не преминул ущипнуть юношу за бок, когда тот усаживался. Кажется, Тачибана едва удержалась от того же самого.
Эчизен пожалел, что не решился устроить цирк с «конями и слонями», одолжив у Эйджи майку со стразами и блестящими вставками и изобразив манерного гея из тех, которых так любит кинематограф:
«Тачибана бы покривилась-покривилась, да и сбежала бы отсюда лесом в сторону моря, искать забавных приключений…»
Теннисист адресовал девушке взгляд полный немого укора, мол, вдруг я в огуречной маске и бигудях, а ты без предупреждения…
– Я решила успеть до того, как к тебе выстроится очередь, – мило улыбнулась Анн, объясняя причину своего внезапного вторжения.
«Есть у них с Кирихарой что-то общее… в глуботе души» – подумал Эчизен и изобразил вежливое удивление:
– Ты преувеличиваешь мою популярность. И уж тем более ей не сравниться с твоей.
– Что я слышу? Тебе успели отсыпать полный ворох досужих сплетен в мою честь? О, трагедия… – Тачибана польщено рассмеялась: ведь если про тебя не болтают, значит, ты живёшь серой и скучной жизнью. Молодой хищнице это в обозримом будущем не грозило, чему оставалось только порадоваться.
– Кстати, недавно была в гостях у подруги, моей ровесницы. Вообразите себе – она беременна, скоро уж роды. Это так мило, – девушка задала направление беседы, не дождавшись, что это сделает кто-нибудь другой.
«Доводилось ли вам переживать нечто очень стыдное в своей жизни? Да, двадцать лет назад я выбрался из вагины… Ну, Тачибана придумала, конечно, о чём беседовать в компании геев» – изумился теннисист и тут же посочувствовал неизвестной девушке вслух:
– Да что ты говоришь? Надо же, такая молоденькая и уже вся жизнь насмарку!
– Рёма, ты не прав. Рождение ребёнка это настоящее чудо. Это прекрасно! И, как ни крути, не познав материнство, женщина не может ощутить всю полноту гармонии жизни, – вступил в наметившуюся дискуссию Ойши.
При этих словах партнера, благостная мордашка Эйджи погрустнела, словно облако мимолётом загородило солнце. Дети… Незваная гостья, словно нарочно затронула болезненную для хозяев дома тему. Кикумару хорошо отдавал себе отчет в том, что Шуичиро по натуре из той породы мужчин – примерных семьянинов, для кого домашний очаг, дети – всегда на первом месте. Счастье Кикумару омрачало осознание того, что их любовь лишает Ойши возможности стать отцом. Разумеется, чисто технически, Шуичиро мог бы обзавестись потомством на стороне, но практически: порядочность, честность молодого человека и, опять же – любовь к Эйджи – делали это невозможным. Для себя Кикумару не считал это проблемой – он сам, словно вечный ребёнок – но за партнера он искренне переживал.
– Деторождение, может и счастье, но скольким другим удовольствиям кислород перекрывает – подумать страшно, – осторожно заметил Кикумару, – Это же крест на личной свободе.
– Каждому – свое, – философски изрек Эчизен, борясь с желанием придушить Тачибану, – Одного не понимаю, зачем нужно навязывать другим свое понимание счастья и чуда? Семейные пары слишком уж этим увлекаются, по-моему. Складывается обратное впечатление – будто встряли в болото и теперь стараются убедить себя и остальных, что это – жемчужная ванна.
Теннисист пришёл к выводу, что Золотую пару пора спасать от гостьи и испорченного ею настроения. Одним глотком допил кофе и встал, недвусмысленно посмотрел на девушку, не давая ей ответить:
– Значит, говоришь, решила всех опередить? Хнн... смотри, не пожалей потом. Идем, – и решительно направился к выходу, по дороге виновато улыбнувшись Ойши и хлопнув по подставленной ладони Кикумару.
***
В какой-то момент Мироздание осознало, что ему категорически не хватает чего-то такого… ну вот, чтоб душа свернулась и развернулась. Тогда на свет появился Кавамура Такаши. Две фазы его личности переключались с одной на другую зачастую весьма неожиданно, вызывая натуральный столбняк у неподготовленных зрителей.
Акутсу окинул взглядом помещение. Предвкушая потеху, завсегдатаи уставились на молодого Мастера во все глаза. Жестом фокусника блондин извлёк из ящика большой тесак для разделки рыбы и ловко подсунул его Кавамуре. А сам поспешил убраться на территорию посетителей, перемахнув через стойку.
Юноша дико глянул на дело рук своих и, прорычав «ЗОЖЕГАЙ, КРЕВЕДКО!!!», накинулся на ингредиенты. Ошмётки так по сторонам и полетели – по рабочей зоне словно смерч прошёлся. И немногим позже выметнулся в зал. Новички в суши-баре – забились по углам. Кавамура пронёсся вдоль столов туда и обратно, а потом его подкараулил Джин и отобрал нож.
Юноша замер. На всех столах расставлены свежие порции суши, завсегдатаи аплодируют, новички несмело выбредают из-за кадок с фикусами, Акутсу хранит непроницаемое выражение лица, но тоже хлопает. Правда, с видом большого одолжения.
Такаши смутился окончательно и низко поклонился залу. Аплодисменты достигли апогея и стихли. Молодой мастер вернулся за стойку, борясь с желанием спрятаться совсем, а посетители принялись за еду.
Эчизен с умилением наблюдал за развернувшимся действом. Ему казалось, что заведение нисколько не изменилось за прошедший десяток лет. Разве что старенький пузатый телевизор с ламповым экраном сменила современная плазма. На экране шли своим чередом трансляции соревнований: скачки, футбол, теннис, сумо, рэгби, гонки – спортивный канал, одним словом. Средних лет дородные мужички из постоянной клиентуры организовали доморощенный тотализатор, делали ставки, выпивали и отлично проводили время в своём кругу.
Тачибана Анн, которую сюда привёл Рёма – оказалась единственной женщиной в чисто мужском обществе, чем изрядно смущала публику. По крайней мере, до тех пор, пока градус выпиваемого не повысился, а по телевизору не начали транслировать фигурное катание – женский одиночный разряд. Публика возбудилась, свистом, улюлюканьем и стуком по столу приветствуя каждую спортсменку в облегающем трико и блёстках.
Тачибана поморщилась. Представляя себе романтический ужин с Эчизеном, обязательно финиширующий в широкой постели гостиничного номера – она рисовала себе картинки иные, нежели организованная брюнетом реальность.
«Он что – издевается?!» – терпение её было на исходе. А смуглый тёмноволосый теннисист знай себе беседовал с Кавамурой, увлечённо вспоминая прошлые денёчки, и не смотрел лишний раз в её сторону.
«Хотела общества «нормальных мужиков», которые станут пожирать тебя глазами, потеть и гадать о цвете белья, на тебе одетого – получи и распишись» – злорадно думал Эчизен, краем глаза подмечая эволюции рассерженной девицы. В какой-то момент Тачибана фыркнула и удалилась в дамскую комнату – видимо, навести боевой раскрас перед кульминацией действа, когда невнимательный мужчина будет повержен и раздавлен умопомрачительно узким и высоким каблучком.
Эчизен выпал из разговора и замечтался о чём-то своём, прикипев глазами к узкому бедру перегнувшегося через стойку Акутсу, который развлекался тем, что таскал кусочки рыбки у Мастера прямо из-под ножа.
– Останешься на ночь? – у Такаши сделались «щенячьи глазки».
«Что?!» – Рёма решил, что ослышался.
– Вероятно, да.
«ЧТОООО-О?!!!»
– А с нами не хочешь посидеть?
– Смеёшься, что-ли… – блондин пренебрежительно фыркнул и, прихватив добычу в виде свежей порции суши, утянулся на второй – жилой – этаж заведения.
– Кавамура, с каких это пор…
– Что?
– … у тебя ночует ужас всея токийских хулиганов? – Эчизен впился в парня взглядом, словно рассчитывая у него на лбу прочесть обличительную надпись на тему: что он с Джином, когда и сколько.
– Ну, случается иногда, – юноша скромненько так потупился. Всех и каждого, кто знал об отношениях Кавамуры и Акутсу – оные шокировали. Поэтому тот старался их не афишировать.
– ЧТООООООО?! – теннисист аж привстал и перегнулся через стойку, разве что в ворот Кавамуре не вцепился.
– У его девушки есть ключи от дома. И когда они в ссоре, Джин сбегает сюда, чтоб её не зашибить со злости.
Эчизен шумно выдохнул и тогда только заметил, что задержал дыхание.
– Выйду-ка я подышу свежим воздухом…
***
Выбравшись за дверь, юноша задрал голову и посмотрел на освещённые окна второго этажа. Можно, конечно, понадеяться, что Акутсу рано или поздно выглянет в окошко, увидит Эчизена и сделает правильные выводы, но… Во-первых, в такие чудеса Рёма не верил, во-вторых не чувствовал в себе вдохновения романтического влюблённого, готового выть под окнами дамы сердца. Не говоря уже о том, что «дама» за такое его попросту отправит в больницу отлежаться. С переломами.
Теннисист подобрал с мостовой несколько маленьких камешков и один из них кинул в окно. Отправить следом второй Эчизен не успел – окно распахнулось, штора вздулась парусом, и наружу по пояс высунулся злющий блондин, высматривая – кому тут жить надоело. И так бывшие всегда чуть-чуть на выкате – глаза его округлились ещё больше, когда он увидел, что нарывается на кулак никто иной, как Эчизен.
«Удивлённый Джин похож на встрёпанного совёнка…» – умилился Рёма и, с наглой ухмылочкой, сделал жест – словно поправляет невидимую кепку. Акутсу оскалился и исчез в комнате, закрыв окно. Через несколько мгновений потух свет. А ещё через минуту блондин вышел на улицу.
Всучил юноше три мяча и две ракетки: свою – чёрную, и жёлтую – Кавамуры. А пока теннисист знакомился с натяжением струн, выкатил на дорогу мотоцикл.
– Запрыгивай, – коротко скомандовал Джин, перекинув умопомрачительно длинную ногу через седло и начав прогревать мотор.
Эчизен устроился позади него и серьёзно озадачился: куда девать руки. И ноги, если уж на то пошло.
Акутсу вспомнил когда-то виденную им байкерскую кожаную куртку с надписью на спине: «Если вы это читаете – значит, моя девушка свалилась с мотоцикла».
Теннисист пытался сесть так, чтобы ни в коем разе не прикоснуться к пилоту, но мотоцикл гонщика, хоть и был зверюгой здоровенной, а таких фокусов не предусматривал.
– Эчизен, давай ты покончишь с собой в другой раз?
– Э?
– Моя спина не кусается, знаешь ли. А возле щиколоток есть специальные выступы, куда пассажир может приткнуть ноги, если не имеет желания всю дорогу пинать пилота.
«Легко тебе говорить: небось эротические фантазии на тему отдельно взятых гонщиков, с мотоциклами и без, не одолевают – в отличие от меня» – подумал Рёма обречённо и придвинулся к Акутсу вплотную. Сразу нашлось куда деть ноги, да и ладони удобно устроились на плечах.
«Ещё бы он был ко мне лицом…» – размечтался брюнет, не успев себя вовремя одёрнуть. Пришлось срочно подумать о какой-нибудь гадости, вроде Тачибаны Анн, чтобы подавить потенциальную реакцию организма.
В последствии, он так и не смог для себя определить: была ли поездка очень короткой или очень длинной – слишком разные эмоции и ощущения одолевали его в дороге.
Гонщик умудрился пролететь до места даже вне дороги, по всем выбоинам и колдобинам, нахально их игнорируя. А Эчизен себе едва язык не откусил, когда хотел возмутиться, что блондин едет там, где все нормальные люди ходят, и неужели ему мотоцикла не жаль.
Корт «под рельсами» выглядел всё таким же потрёпанным – и сейчас, и за пару дней до этого, и семь лет назад. Эта площадка словно бы застыла вне времени.
Оставив железное чудовище остывать у самой ограды, парни разошлись по позициям. Брюнет неспешно размялся, прислушиваясь к тому, как хмель выветривается из организма. Он не был пьян, но и абсолютно трезв тоже не был:
«Мячей мало, ну да ладно. Всё равно самые сложные техники в таком состоянии лучше не использовать. Надеюсь, Джин не обидится за эту небольшую фору – кто ж знал, кто ж знал…»
У Акутсу вся разминка уложилась в два прыжка и пол минуты сладких потягиваний – вот уж, действительно, котище.
Уверившись в готовности противника, блондин подал так, словно задался одной конкретной целью: сломать Рёме не только ракетку, но и руку. Отбив ЭТО, теннисист почувствовал себя гораздо трезвее. Опасность, холодок вдоль хребта – отлично отрезвляет! Если б его ещё так не пьянил азарт – наверное, сатори бы наступило сходу.
Противники принялись метаться по корту, то вырываясь к самой сетке, то отступая к задней линии. Как всегда, для Ирбиса половина площадки казалась слишком маленькой – тесной клеткой.
«И опять ночной матч: романтика на фоне плохой кармы и тотального отсутствия времени» – вдруг подумалось Эчизену, когда он ухитрился всё-таки обмануть противника и забить. Мяч с силой отскочил от покрытия и грохнул по сетке ограждения – она выгнулась и загудела.
Акутсу сделал знак прерваться и подобрал мяч, стиснул его в кулаке пару раз, а потом опустил в карман.
– Он жив, но в обмороке, – с усмешкой известил Эчизена блондин. Теннисист фыркнул – большое дело – от его ударов мячи, случается, лопаются. Правда, у них с собой всего три штуки – придётся поберечь.
Вынужденный сражаться против собственного тела, содержащего ту минимальную дозу алкоголя, которая почти не ощущается, но коварно сказывается на реакции и движениях в самый неподходящий момент – Рёма меньше внимания обращал на прелести соперника и, по крайней мере, ему не мешало играть перевозбуждение. Акутсу жестоко и непримиримо дрался за каждое очко, но всё-таки Эчизен его обставил. Правда, с гораздо меньшим отрывом, чем хотелось бы.
Когда они подошли к сетке для рукопожатия – теннисист ощутил укол сожаления о том, что всё закончилось так быстро.
***
Когда он стал видеть в Акутсу не просто злобного подонка? Уж точно не после первого матча на районных школьных соревнованиях и не после второго, вне турнирной сетки, когда он потерялся в осознании бесславного поражения вице-капитану Санаде из Риккайдая.
Если подумать, то первые ростки чувства шевельнулись в нём в тот момент, когда большеглазый шкет – Дан Таичи – вьюном вившийся вокруг Джина, обмолвился, что блондин схлестнулся с Кевином Смитом. Преисполнившись самых чёрных подозрений, ведь они ещё в тренировочном лагере узнали, что американец громит школьные теннисные клубы – Эчизен понёсся на уличный корт. И застал матч в самом разгаре. На это было страшно смотреть. С маниакальной точностью Смит воспроизводил игру Рёмы на районных соревнованиях против команды Ямабуки. И вынудил Акутсу участвовать в этом действе. Никаких личных причин для агрессии у американца не было, но, в рамках созданного ещё Эчизеном узора, он старался превзойти его, пересилить, а потому вкладывал в каждый удар столько ярости, сколько у интровертного японца никогда не было.
Пепельноволосый казался загнанным в угол. Он бился, словно зверь в силках, и не мог ничего изменить. В нём словно бы что-то надломилось, когда он узнал рисунок матча. Эчизену было больно на это видеть, он едва сдерживал злую дрожь в теле – так хотелось вмешаться, размазать сволочного американца по корту и отучить беспредельничать раз и навсегда.
«А ведь он, как я… Я ведь тогда хотел избить Джина на глазах у всех, в матче – отплатить за мою боль и унижение, за Кавамуру… проучить подонка. Ну и чем действия Смита отличаются от моих? Акутсу ведь не изменился – всё тот же моральный урод. Или же нет? В любом случае, американец не имеет права на него руку поднимать! А я…» – мысли теннисиста превратились в сплошной сумбур. Он не мог себе врать, поймав на двойном стандарте, мол, что мне можно, то другим – НЕПРОСТИТЕЛЬНО.
Второй пропущенный удар мячом в голову пепельноволосого свалил. Судя по тому, что он не спешил вставать, матч можно было считать завершившимся в пользу Смита. Лишь мельком глянув на другие ссадины, испятнавшие не по годам развитое тело Джина, Эчизен впервые оценил склонность Фуджи к символизму. А потому он поднял чёрную ракетку Акутсу и вклинился между ним и американцем.
В пепельноволосого с двух сторон вцепились Кавамура и Дан, решительно и бесповоротно навязав ему свою опеку. Рёма неожиданно для себя им позавидовал. И ужаснулся. С какой стати он сочувствует этому белобрысому чудовищу с глазами дикого зверя?!
Теннисист опешил до того, что свою коронную подачу вмазал в сетку – отец бы поднял его на смех, если бы увидел этот феерический ляп. Но отца тут не было. Зато был Тезука, что немногим лучше. И он заставил Эчизена отказаться от матча против Смита. Он его даже ударил!
Впрочем, пощёчина несколько привела мальчика в чувство, и за это он был капитану благодарен. Рёме нужно было всё обдумать, успокоить эту смуту в душе, где его чувства к теннису перемешались с чувствами к самим теннисистам в какую-то дикую, гремучую смесь:
«Это не правильно! Это… это… да это ж просто свинство какое-то! Мне надо попасть в этот «GoodWill Cup Tournament», сосредоточиться на тренировках и предстоящих матчах… Мне нафиг не сдался этот монстр желтоглазый!!!»
– Аррргх.
Рёма выругался с досады. Мысли бежали по десятому кругу. Одни и те же. И никак не желали устаканиваться.
Они со Кевином всё-таки сыграли матч, безумно напряжённый, в котором высказали друг другу всё, что думают. Без слов – подачами и приёмами. Японец выиграл. И с того самого момента страстная ненависть американца по отношению к нему превратилась в нечто иное. В конце концов, ненависть и любовь не такие уж разные чувства, грань между ними меньше, чем шаг, тоньше, чем нить – ведь это лишь две формы одержимости одним человеком.
Когда теннисисту стало тесно в Японии – Смит с распростёртыми объятиями принял его в США. Рёма не переставал этому удивляться и привыкал очень долго. Выплеснув свою долгоиграющую ярость, Кевин словно бы переродился, как феникс.
Только теперь Эчизен обратил внимание, что энергетика американца, любовь к жизни и страстность во всём, что он делает – притягивают к нему людей. Завораживают. И сам он не стал исключением. Их характеры, как оказалось, удачно взаимодополняются, а потому они быстро научились понимать друг друга.
И совсем немного времени прошло до того момента, как они оказались в одной постели.
«И зачем я с ним так? Чего мне в жизни не хватало?» – неотвязная мысль преследовала Рёму несколько лет, привнося нотку яда в их бурные отношения. Бешеный темперамент Кевина, помноженный на частые их разъезды по миру, приводил к тому, что они расходились и снова сходились по несколько раз в году, бросали любовников и разбивали сердца. Но не в силах были ни расстаться окончательно, ни сродниться.
Едва волна эйфории шла на спад – Смит терял возможность игнорировать тоскливый взгляд Эчизена, устремлённый в невидимую даль.
И однажды со всем великодушием широкой души, Кевин его отпустил. Буквально затолкал в самолёт и отправил в Японию – решать свои проблемы на местности.
Его поступок вызвал у Рёмы столь противоречивые чувства, что он до сих пор не решался в них копаться.
Особенно перед лицом насущной проблемы ростом метр восемьдесят девять. Взгляд теннисиста упёрся в разделяющую их сетку и скользнул выше:
«Какой же он сексуальный в этой водолазке… Даже Кевин такие стал носить, когда просёк фетиш, которым я обзавёлся, благодаря Ирбису».
– Кстати, я что-то не слышал, чтобы ты играл с остальными, хотя Кирихара и Кинтаро уже весь Токио задолбали готовностью с каждой крыши кричать о великом вашем соперничестве, – ядовитым тоном отпустил комментарий блондин, когда они пожали друг другу руки. Эчизен дёрнул плечом, демонстрируя индифферентное отношение к маниям бывших соперников:
«Да уж, риккайца проще упокоить, чем успокоить».
– Я в Токио только из-за тебя прилетел, – решительно оборвал дальнейшие инсинуации юноша. Обнял Акутсу, игнорируя сетку, притянул к себе и поцеловал его в губы.
Блондин поначалу застыл от шока, но вскоре очнулся. Эчизен почувствовал, как затвердела его спина, и резко отстранился, пока Джин не начал протестовать с применением тяжких телесных.
– Ну, пока. Провожать не надо, – с какой-то весёлой злостью сказал Рёма и покинул корт.
Акутсу долго смотрел ему вслед, распираемый тихим бешенством.