[Streight]

Писано в июне для Лучистого феста.
Кстати, уже некоторое время задаюсь вопросом: в силе ли ещё правило, что тур кинк-феста автоматически закрывается через два месяца после старта. А то что-то я не вижу ни в ком рвения писать на эти заявки и хочется свои тупочки унесть в дневник. Однажды я просохатила и мой фик безымянным-анонимным полтора года на кинк-фесте провисел.

Название: Умирающий лебедь
Автор: Noa Streight
Бета: Катриона
Размер: мини, 2895 слов
Пейринг/Персонажи: Фуджи Шюске/Мизуки Хаджиме, Фуджи Юта/Мизуки Хаджиме, Аказава Ёширо
Категория: слэш
Жанр: повседневность
Рейтинг: R

Впоследствии мнения очевидцев разделились. Самые наивные, чистые души утверждали, что Мизуки пострадал, бросившись спасать капитана команды и Фуджи Юту. Реалисты возражали, что менеджер просто мимо проходил, и ему не повезло оказаться в это время в этом месте. Скептики, более менее знакомые с глубинами личности Мизуки, пожимали плечами, мол, во время происшествия тот просто увернуться не успел, хотя нельзя сказать, что не пытался. Так или иначе, в предбаннике душевых общежития, Фуджи Юта поскользнулся на кем-то разлитом шампуне и, едва не кувыркнувшись в воздухе – ноги мелькнули выше головы – сшиб Аказаву. В продолжении падения им обоим грозила потенциально травматическая встреча с ребром стола, а также с зеркалом. Но между неудачниками и столом оказался Мизуки Хаджиме. С учётом обстоятельств, можно считать, что Юта и Аказава приземлились весьма мягко. А вот Мизуки попал локтём в злополучное зеркало и разбил его вдребезги.
– Осторожно! Не наступите на осколки!
– Это ж надо было так навернуться…
Когда участников падения осторожно «распутали» и извлекли из-под осколков, выяснилось, что Аказава и Юта отделались парой синяков и лёгким испугом. А менеджер команды рассёк руку в районе локтя едва ли не до кости.
– Ааааааа!!! Остановите кровь, кто-нибудь!
– Бля, не могу смотреть!!!
– Какой кошмар! Немедленно в больницу, пусть промоют рану и зашьют!
– И пусть проверят не осталось ли в ней микроскопических осколков!
– Ойёёё-ё-ё! Это же ведущая рука. А как же тренировки?! Соревнования!
– Как же мы будем без менеджера?!
Аказава и Юта впали в ступор. Сам Мизуки стоял ни жив ни мёртв, тупо глядя, как кровь стекает по руке, капает со стола, смешивается с водой и образует на кафеле натуральные реки.
«Реки моей крови!» – предложение насчёт больницы и зашивания кое-как достигло сознания, и Мизуки едва его сразу не лишился, представив себя в стерильной операционной в окружении улыбчивых хирургов с целым арсеналом толстых изогнутых игл.
– Мм-м-может-т нн-не н-н-надо за-зашиват-т-ть? П-помоем, ппп-пластыремм-м заклеемм-м-м… за-за-забинтуемм-м…
– Да какой же пластырь с таким разрезом?! – Аказава вышел из ступора и кое-как взял себя в руки. – Чистое полотенце мне дайте, упыри безрукие!
В хаосе истерики и метаний наметилось организованное движение. Полотенце возникло буквально через несколько мгновений.
Аказава бережно обмотал пострадавшую руку Мизуки полотенцем и раздал указания:
– Юта, отправляешься с нами. Кисаразу, доложишь коменданту об инциденте. Остальные убирают бардак.
Менеджер очень смутно запомнил, как его привели в комнату и в четыре руки умудрились всё-таки одеть. Как парни, быстро-быстро, по-пожарному, собирались сами.
Потом поездка в больницу, во время которой они вынужденно поменяли полотенце и всю дорогу спорили: как остановить кровь, нужно ли накладывать жгут, не отвалится ли тогда вся рука, надолго лишённая притока крови, насколько можно зажать саму рану, а вдруг внутри осталось стекло…
Мизуки приходилось всё время поддерживать с двух сторон и едва ли не волоком волочь. Сознание у него плыло – не столько из-за кровопотери, сколько от страха. С Мизуки никогда ещё не случалось ничего настолько… настолько… ЧУДОВИЩНОГО!
«Боль… какая боль!.. космическая!… но, может быть, мы всё-таки обойдёмся таблеточкой и пластырем?»
– Я боюсь больницы. И иголок. И толстых, загадочно улыбающихся санитарок… – заикание прошло, и Мизуки теперь уже более уверенно поднимал тему, как бы обойтись без операционной. Удручённые Аказава и Фуджи только вжимали головы в плечи и старательно игнорировали его лепет.

***

Хирургу хватило короткого изложения событий и одного взгляда, чтобы вынести безжалостный вердикт ещё до того, как просох рентгеновский снимок:
– Молодой человек, прекратите истерику! Сейчас обезболим, промоем и зашьем. Альтернативы нет. Пройдёмте в операционную.
– И общий наркоз будет?
– Нет, только местный.
– Я БУДУ В СОЗНАНИИ?!
– Ну, разумеется, – ответил врач, а про себя подумал: «И я уже начинаю об этом жалеть».
Предполагалось, что Аказава и Юта подождут товарища под дверью операционного блока, но Мизуки вцепился в них обоих мёртвой хваткой.
– Я без них не могу! Мало ли что вообще! Мне нужна дружеская поддержка!
– Но… туда нельзя…
– Не понимаю в чём проблема?! Мне туда можно, а моим ангелам-хранителям почему-то нельзя. Вы собираетесь меня там зарезать? Между прочим, я тут кровью истекаю, пока вы упорствуете!
Врач пытался увещевать, взывать к совести пациента, объяснять про стерильность, кивать на больничные правила и на то, что парни ему даже не родственники. В ответ Мизуки только закатывался ещё сильнее, вдохновеннее и артистичнее. Под конец, на его вопли о том, что здесь и сейчас планируется незаконный отъём почки чёрным трансплантологом, сбежалась половина отделения.
Врач надрывно вздохнул и махнул рукой, мол, заштопаю хоть всех троих, только пусть ОНО замолчит.
Мизуки умиротворённо принял вид умирающего лебедя и, наконец, передал себя в полное распоряжение профессионалов.
До крайности смущённому Аказаве пришлось всё время держать Мизуки за здоровую руку и стараться не мешать врачам. Юта маячил рядом и старался поменьше смотреть на возню с раной. Совсем не смотреть не получалось. А зрелище было, мягко скажем, не ахти.
Все присутствующие украдкой перевели дух, когда Мизуки всё-таки не выдержал нервного напряжения и вырубился. Но, к сожалению ненадолго.
Придя в себя, проблемный пациент оценил, на какой стадии работа, и внёс конструктивное предложение:
– А вы можете красной ниткой зашить?
– Это ещё зачем?
– На счастье.
Юта и Аказава ощутили острую потребность в табличке «мы не с ним!»
– Без проблем, – подумав, отозвался хирург. – Красная нитка – это очень хорошая идея. И у нас она как раз наготове.
«Наготове» была вообще-то белая, а так же синяя, но для «любимого» клиента ничего не жалко – даже сгонять медбрата за материалами другого цвета.
«Хоть помечтаю о том, что придурка издалека видно будет. Чтобы люди остерегались», – думал врач, старательно вышивая по коже заказчика красные крестики.
Позже, сонного Мизуки тщательно забинтовали, снабдили анаболиками, инструкцией и отпустили до ближайшей перевязки. Юта и Аказава с обречённым смирением усадили «тело» в такси и доставили в общежитие фактически так же, как его оттуда и увозили.

***

На следующий день Мизуки чувствовал себя триумфатором. Освобождён от занятий медицинским предписанием, и даже некоторая вялость не мешает вовсю пользоваться предоставленной возможностью.
После разгромного поражения от руки Фуджи Шюске, его младший брат взглянул на менеджера команды более скептично. И, греющая душу, едва ли не собачья преданность сменилась вежливым отчуждением, которое Мизуки воспринял довольно болезненно. Хоть и старался не показывать виду.
Одно время он даже думал, что Юта уйдёт из команды, и никакими взятками в виде тортов и повышенного внимания делу помочь не удастся.
Но Юта остался.
И теперь Мизуки мог наслаждаться зрелищем, как его и капитана корёжит от чувства вины за случившееся. Первые два дня оба они прогуливали занятия для того, чтобы неотлучно находиться рядом и во всём помогать.
– Ах, мне жарко. Аказава, будь добр, приоткрой окно, – менеджер вяло махнул здоровой рукой, и на мгновение состроил гримасу боли, стараясь не продемонстрировать случайно, насколько ему нравится ситуация. «Умирающему страдальцу» полагалось смиренно лежать в кровати, говорить тихо и всячески подчёркивать свою слабость. С каждым следующим полувздохом-полустоном раненого, вид у Аказавы и Юты делался всё более виноватым и пришибленным.
«Отличненько!»
– Теперь я замёрз. Знобит, наверное. Юта, затвори, пожалуйста, окно и укрой меня ещё одним пледом.
Швы должны были снять дней эдак через десять, если заживление будет происходить «по графику» – и эта декада, стараниями Мизуки, грозилась растянуться для Юты и Аказавы в вечность вечностей.
В качестве большой милости Мизуки разрешил не сопровождать себя в туалет, но в остальном… Уже на второй день капитан малодушно припряг всю команду, но даже вместе они едва справлялись. Мизуки требовалось кормить, ведь сам он не мог удержать палочки. Помогать одеваться и раздеваться. Носить за ним сумку, подавать книги, отгонять мух, держать зонт, писать конспекты, делать перестановку в комнате, чистить фрукты, покупать цветы, чтобы отправить их Фуджи Шюске, покупать живых жаб, чтобы отправить их вместе с цветами. Конец списка капризов и пожеланий терялся в бесконечности. Вообще-то для того, чтобы начать потихоньку сходить с ума хватило бы и какого-то одного пункта. Например, переодевание. Как минимум, четырёхразовое, каждый проклятый день.
– Нет, эта рубашка не соответствует моему сегодняшнему мироощущению. Достань вон ту, с перламутровыми пуговицами… Хм. Да, хороша. Но к ней не подходят эти брюки.
Аказава старался ничем не выдать своего раздражения. Возня со штанами ДРУГОГО, ЧЁРТ ВОЗЬМИ, ПАРНЯ, сама по себе не вызывала энтузиазма, а если их ещё и приходилось менять по нескольку раз…
«За что мне это наказание?!» – плотно застегнуть брючный ремень, стараясь свести прикосновения к чужому телу к минимуму было задачей не из лёгких, но Аказава справился. Как выяснилось, лишь для того, чтобы Мизуки имел возможность тут же возмущенно завопить ему в ухо:
– Откуда у меня в гардеробе этот убогий поясок?! Замени немедленно на воо-о-он тот!
«ЗА ЧТО МНЕ ЭТО?!» – потрясенно думал Юта, наблюдая, как брюки, которые Мизуки и не подумал придержать, падают вниз, обнажая тонкие бледные ноги и тощую, по-спортивному крепкую задницу.
Юта и раньше видел менеджера команды, что называется, во всех видах – проживание в общежитии не способствовало соблюдению дистанции – но никогда особо не заострял внимания. Теперь же приходилось замечать малейшие нюансы, и… они его взволновали.
Совершенно не к месту.
Вот и сейчас, стоило процедуре одевания, наконец, завершиться, как Юта улизнул в туалет, чтобы обнулить возбуждение. Никогда раньше ему не приходилось это делать так часто. Юта злился, нервничал и дрочил до изнеможения. Казалось, кожа на члене от такого обращения вскоре загрубеет на манер потёртой обмотки на ракетке.
«Как бы не начать путать!» – невесело пошутил Юта, думая о том, что позже предстоит с каменным лицом пережить ещё и процедуру раздевания, которая короче, но в разы коварнее в плане зрелища. Вчера, например, Аказава случайно вместе с брюками стянул с Мизуки трусы. Правда, тут же извинился и вернул на место, но Юте потом пришлось занять туалет на полчаса.
– Юта-а-а? Ну, куда же ты запропал?! Почисти мне, пожалуйста, яблочко. А лучше два.

***

На третий день Мизуки решил попробовать совсем отказаться от приёма обезболивающих. Всё-таки неполезное это дело. Да и вообще – спортсмен должен уметь игнорировать боль.
– И как оно? – с тревогой спросил Аказава.
– Терпимо. Отправляйтесь на занятия, – сварливо отозвался Мизуки. Не слишком сильное, но изматывающее тупое «нытьё» заштопанной руки действовало ему на нервы. Отчего он сделался куда более раздражительным, чем обычно.
– Может, Юта пойдёт, а я пока останусь, мало ли что? – предложил капитан.
– Полагаю, учителя вами и так уже недовольны, не стоит нарываться. Да и я отдохну от ваших рож, – Мизуки выразительно помахал раскрытой на середине книгой. – Идите-идите. В ближайшие пару часов мне никакая помощь не понадобится.
– Ну, хорошо. Я позвоню тебе на большой перемене, узнаю, как дела. А ты отправляй сообщения, если вдруг что-то понадобится.
– Хорошо. Посмотрю по самочувствию, может, выберусь на третий урок.
– Но перед этим точно позвони! – встрял Юта, разволновавшись.
– Да ладно, что тут не найдётся кому меня проводить? – фыркнул Мизуки. – Кыш-кыш!
Словно надоедливых котов выгнал.
Аказава полагал, что почувствует облегчение, получив возможность отдохнуть от капризов менеджера, а на деле выходило – нету от него покоя. На душе скребли кошки и приходилось сдерживаться, чтобы не звонить менеджеру каждые пятнадцать минут.
– Наверное, ему очень-очень больно, просто виду не показывает. Но ты заметил, какой он сегодня бледный? – на перемене подлил масла в огонь Юта.
Аказава на мгновение скривился, словно прожевал лимон.
– Я ему только что звонил. Отмахивается, говорит, что жить будет.
– А учителя на меня и правда смотрят с подозрением. У меня-то освобождения от занятий нет.
– Да уж. Меня даже вызывали на разговор. Пока отделался нравоучением.

***

На пятый день недовольная медсестра обругала Мизуки, заметив, что швы немного воспалены.
– Тебе велено не напрягать руку. Совсем! А тыы-ы-ы?
– Не напрягаю я! Уж поверьте, скорейшее выздоровление у меня в приоритете.
Нотация затянулась надолго, втрое удлинив инструктаж по самостоятельной перевязке. Больницу Аказава, Юта и Мизуки покинули с начинающейся мигренью. Последний так и кипел от раздражения.
– Велено не напрягать руку… Да я даже не дрочил! Что, между прочим, совсем не облегчает мне жизнь.
Фуджи и Аказава уставились на Мизуки, как монашки на солдата, выходящего из дверей борделя: брезгливое изумление, осуждение и в то же время болезненно острый интерес. Вопрос у обоих возник один – что делать, если Мизуки из-за невозможности сбросить напряжение совсем уж на стену полезет. Но задать его вслух никто так и не решился.
Половину пути проделали в молчании. Каждый думал о своём. Аказава прикидывал, под каким бы предлогом устраниться от заботы о временно недееспособном менеджере. Юта набирался храбрости для того, чтобы оттереть в сторону капитана команды и предложить себя в качестве «правой руки» менеджера. Мизуки наслаждался повисшими в воздухе неловкостью и смущением.

***

На восьмой день Мизуки, втайне от сокомандников, вернулся к тренировкам. И даже договорился о нескольких матчах – облегчённых с поправкой на травму.
Один из этих матчей как раз сейчас двигался к финалу.
Фуджи Шюске подошёл к скамье и, отложив ракетку, взял полотенце. Вытер лицо.
Солнце палило нещадно, и к середине матча теннисист уже ощущал кошмарный упадок сил. Хотелось закончить поскорее и спрятаться в душевую. Встать под прохладную воду и не вылезать, пока жабры не отрастут. Можно даже соперника с собой прихватить, а то он уже, кажется, на грани теплового удара.
Фуджи непроизвольно облизнулся, ощущая как рот наполняется слюной, и поспешно схватил бутылку с водой.
Мизуки доковылял до скамьи в тот момент, когда Фуджи стащил с себя футболку – матч неофициальный, можно позволить себе некоторые вольности. Лёгкий ветерок тут же захолодил вспотевшее тело, обласкал усталую спину, взмыленную шею, грудь с вмиг напрягшимися сосками и живот с едва-едва намеченным прессом. Фуджи не сдержал вздох удовольствия и с отвращением уставился на пропотевшую футболку, которую предстояло снова надеть.
«О, пожалуйста, не настолько этот матч и интересен. Чего я мучаюсь?» – одна радость, посмотреть на мечущегося по корту Мизуки, то краснеющего от жары и внутреннего усилия, то бледнеющего в зелень, когда рана давала о себе знать. Фуджи уставился на череду красных крестиков, перечёркивающих свежий рубец на руке. Голос разума буквально орал, что так пялиться на чужую травму просто-напросто неприлично, но не смотреть не получалось.
«Он мне сейчас ракеткой по лбу даст!» – Фуджи поднял взгляд на лицо Мизуки и обнаружил, что тот ничего не замечает, как загипнотизированный уставившись на чужие соски.
«У каждого свои проблемы, да?» – стремительно сократив расстояние между ними до минимума, Фуджи схватил травмированную руку и протянул языком по крестам. Мизуки вскрикнул от неожиданности и задрожал всем телом, но не стал бить или вырываться. Фуджи расценил это как согласие и внутренне возликовал.
– Давай в другой раз доиграем? Я хочу в душ. Хочу стянуть с тебя эту дурацкую форму. И хочу снять свои шорты… – Фуджи потёрся бёдрами о пах партнёра и едва сдержал стон. Чувственный отклик чужого тела – и его собственного – будоражил сверх всякой меры, ещё немного – и шорты придётся стирать не только от пота.
Мизуки едва не заорал, ощутив на члене чужую ладонь. Кажется, до этой минуты он и не подозревал, насколько нуждается в разрядке, полагая, что каких-то две недели продержится без проблем.
– О, боже, наконец-то! Детка, жми, а то до душевой я не дойду, – хотелось надеяться, что это прозвучало достаточно уверенно и по-взрослому, надёжно скрывая нервозность. Но, к сожалению, ответной реакцией полюбоваться не свезло.
Потому что Мизуки проснулся.
– Ох! Так жить нельзя… а то ведь и помереть от разочарования можно, – простонал он, вынырнув с залитого солнцем корта в реальность душной комнатушки общежития. И внезапно осознал, что чужая рука с члена никуда не делась, продолжая деликатно оглаживать головку и более уверенно, почти жестко, двигаться по стволу.
Стоило проснуться, как некто навалился на Мизуки сверху, жарко дыша в шею. Тот инстинктивно попытался оттолкнуть нападавшего и вскрикнул от боли, прострелившей руку от плеча до запястья.
И Фуджи Юта, а это был он, тут же отстранился сам, внезапно испугавшись больше Мизуки. Но руку не убрал.
– Ты чего? – не самая лучшая формулировка, но сойдёт.
– Через десять минут подъём. Но я подумал, что ты нуждаешься не только в отдыхе. Ну и не сдержался. Скажи, нравится?
После продолжительной паузы, Мизуки кивнул, подумав о том, что бессмысленно отрицать очевидное, а рассказывать про сон со старшим братом – вообще опасно.
Ободренный, Юта снова придвинулся, свободной рукой распахнул пижамную куртку и добрался до сосков.
«А ведь в реальности ощущения гораздо интенсивнее, чем во сне!» – Мизуки выгнулся, подставляясь многочисленным поцелуям. Ему не потребовалось и десяти минут, чтобы кончить. А вот с ответными ласками возник ряд сложностей.
– Дурацкая рука! Как не в тему, аж сам себя раздражаю, – проворчал Мизуки, досадуя – Ну-ка сделай это, а я… посмотрю.
Юта на миг зажмурился, а потом с отчаянной решимостью приспустил штаны, высвобождая член и устроился так, чтобы Мизуки было всё видно.
– Чёрт, это ужасно… смущающе.
– Нда? А по-моему очень возбуждающе. Эх, нет в природе справедливости, у тебя член больше моего…
«И даже больше, чем у Шюске, если верить моему сну. Как интересно!»
Всё-таки зря Мизуки грешил на свою травму, ведь если бы не она… Юта наклонился и поцеловал бинты на сгибе локтя, а потом кончил, всем своим существом впитывая прошивающую тело Мизуки дрожь.

***

– Юта, почисти мне мандарины, пожалуйста. И подай вон ту книгу!
– Сейчас.
– И сходи, пожалуйста, к Аказаве, возьми у него конспекты. Он, вероятно, на корте.
В отсутствие менеджера капитан гонял команду до седьмого пота по резервной, заранее составленной программе. Теннисисты стонали, но бесконечные упражнения выполняли на совесть, не пытаясь отлынивать. Разве что раздражались и ссорились больше обычного.
Аказава невольно думал о том, что когда Мизуки вернётся, сокомандники встретят его со слезами счастья на глазах, ведь обычно он приветствовал творческий, а не спартанский подход к тренировкам.
Кисаразу и Янагизава опять что-то не поделили и пришлось идти их разнимать.
«Как дети малые, ей-богу. А при Мизуки они такие номера откалывать не рискуют!»
В общем, явившись на корты, Юта застал несколько более интересную картину, чем обычно.
– Мизуки попросил принести ему конспекты.
– Хорошо, держи. Кстати, когда он, наконец, явится на тренировку?
– Сказал, что понаблюдать придёт уже завтра. А заниматься ему пока нельзя, сам понимаешь.
– Ага. И ещё вопрос: тебе не надоело с Мизуки пылинки сдувать? Он же не хрустальный.
– Как ты можешь такое говорить? У него такая страшная рана! До сих пор слабость…
– Ой, видал я эту слабость. Вчера ездили у него дома перестановку делать, да ещё шкаф сестрам починили и полки повесили. Всем бы такого здоровья, как у этого «больного»! Когда ты, наконец, поймёшь, что Мизуки просто прикидывается, ведь ему нравится, как ты вокруг него скачешь?
Юта улыбнулся с несвойственной ему нежностью и повернулся, чтобы уйти.
– Прикидывается он или нет – это совершенно не важно. Когда-нибудь ты меня поймёшь.